"…Для объяснения общественных событий и перемен в древности
необходимо, помимо изучения проблем истории материальной
культуры и истории социальных структур и механизмов,
привлекать и историческую социальную психологию"
(Дьяконов, 1988: 40).
3. Исходные допущения.
3.1. Искусство или изобразительная деятельность? Пользуясь применительно к первобытности и древности понятием "искусство", мы вольно или невольно создаем некоторую иллюзию равенства между ним и искусством последующих эпох, вплоть до современности. Сейчас искусство является особой областью культуры, границы которой вполне осознаются его создателями и "потребителями". Чем глубже в древность, тем эти представления были более размытыми. В сознании кроманьонца искусство еще не могло выделиться в какую-то особую область деятельности. Способностью к созданию изображений, как и сейчас, обладали редкие люди. Им приписывались некие сверхъестественные свойства, подобно позднейшим шаманам. Видимо, это ставило их в особые условия среди сородичей. О достоверных подробностях этих условий можно только догадываться.
3.2. Изобразительная деятельность, речь (и шире – язык, как знаковая система[1]), мифология и все формы ритуального, демонстративного и символического поведения являются частями информационного поля культуры, поскольку все они относятся к сфере информации (примерно то же, что и семиосфера по Ю. М. Лотману).
3.3. Homo sapiens sapiens эпохи верхнего палеолита обладал таким же нейрофизиологическим "устройством", как и современный человек. Такое допущение общепринято в работах, по древней духовной культуре (от Ф. Боаса до Вяч. Вс. Иванова). Например: "…младенец, рожденный сейчас, генетически очень мало отличается от рожденного в начале нашей биологической истории" (Черниговская, 2006: 64). Люди, которые 150-200 лет назад жили в условиях, близких к каменному веку, без каких-то непреодолимых проблем, адаптируются к европейской культуре, образованию и образу жизни.
Если эти допущения верны, то все символические действия кроманьонца складывались на основе тех же функций центральной нервной системы (ЦНС), которые действуют и сейчас. Это позволяет учитывать в поведении древнего человека современные психофизиологические "механизмы". Конечно, за 40 тысячелетий не могло не накопиться различий. Но они, в основном, касаются содержания потоков информации, а функции базовых структур головного мозга вряд ли существенно менялись.
Эти структуры, по-видимому, представляют собой какие-то порождающие устройства, т. е. врожденные генетические программы, изначально настроенные на некое подобие "распаковки" определенных "подпрограмм", которые включаются, по мере возрастных изменений у ребенка и способствуют достаточно быстрому усвоению внегенетических навыков, начиная с умения ходить и кончая овладением родным и иными языками. В случае языка они активно действуют до 10 – 12 лет, после чего постепенно ослабевают. Н. Хомский называет это "порождающей" или "глубинной грамматикой", которую он смог описать средствами математической логики (Хомский, 1962; Chomsky, 1975; Hauser et al., 2002). Возможно, в подсознательных структурах анализа мира существует несколько таких "глубинных грамматик" не только языка.
Г.Хьюз называет такие центры "языковой и трудовой грамматикой" (Hewes, 1973). Не исключено, что одна из таких пока еще не обнаруженных "глубинных грамматик" побуждает к изобразительной деятельности. В отличие от трудовых и языковых "грамматик", присутствующих в геноме всех людей, изобразительная "грамматика", по-видимому, действует только у тех, у кого доминирует образное полушарие (правое у правшей). Можно предполагать, что аналитические и "порождающие" функции этих "глубинных грамматик" могут описываться не только в жестких алгоритмах матлогики, но и вероятностным аппаратом, без которого будет трудно описать действие интуитивных мысленных процессов. Например, в своих работах по метрике стиха А. Н. Колмогоров пользовался аппаратом теории вероятностей.
4. Искусство и труд. Популярная в советской литературе формула "человека создал труд" коснулась и происхождения искусства. До середины 80-х гг. она превалировала в трудах по первобытной культуре и не оспаривалась. Отдельные высказывания, опубликованные после отмены цензуры, не выходили за пределы профессионального сообщества. В итоге – сегодня на вопрос о происхождении человека почти каждый школьник или студент уверенно отвечает "человека создал труд".
Конечно, труд сыграл свою роль в эволюции вида Homo, способствуя развитию навыков предметно-манипулятивных действий рук, ускорению этого процесса и укреплению сетевых нейронных связей между руками и соответствующими перцептивными, управляющими и контролирующими отделами мозга. Но этот фактор был не единственным, а действовал во взаимосвязи с другими не менее важными видами поведения, например, с членораздельной речью и способностью к созданию изображений. Теперь уже высказывается критика ведущей роли труда в возникновении речи (Зорина, Смирнова, 2006). Два вида труда: инстинктивный и сознательный. Муравьи, пчелы, птицы и млекопитающие трудятся миллионы лет, но ни людьми, ни другими сознательными существами не становятся. Инстинктивный труд с использованием предметов широко практикуется и в мире животных. Переход от инстинктивного труда к сознательному очень трудно уловить. Н. Н. Ладыгина-Котс (1959) и затем К. Э. Фабри (1976) и другие авторы показывают, что принимаемая часто за примитивный труд орудийная деятельность шимпанзе, не говоря уже и о других животных и птицах, на самом деле таковой не является, поскольку за предметом, используемым как орудие, его рабочая функция не закрепляется.
Австралопитеки и ранние Homo более двух миллионов лет "трудились", оббивая гальки, и пользовались грубо обработанными камнями для дробления черепов и трубчатых костей животных, оставшихся от трапезы хищников и для других целей. Никакого заметного прогресса в технологии обработки камня за это время не наблюдается. Их действия с камнями были, если не целиком, то больше инстинктивными, чем сознательными.
Качественный сдвиг в эволюции ранних гоминид произошел не в трудовой, а в информационной сфере. Информационной в том смысле, что действия субъектов в дополнение к генетической информации стали управляться информацией приобретенной, которая превращалась в новый, внегенетический вид наследственности. Внебиологическая наследственность начала превосходить наследственность природную и тем самым ускорила эволюцию рода Homo. Она позволила каждому новому поколению приобретать и закреплять немного больше опыта, чем у предыдущего. Началось формирование главного условия общественного прогресса. Когда каждое поколение архантропов действует только по генетической, наследственной программе, никакого прогресса быть не может.
5. Материал. Изучаются три вида памятников: 1) пещерная и наскальная живопись; 2) пещерная и наскальная графика, а также гравировки на мелких костяных, роговых, каменных и иных предметах; 3) пластика: статуэтки из разных материалов, барельефы и горельефы.
Вероятная символическая роль неутилитарных предметов, зарубок, царапин, бусин и т. п. не оспаривается. Когда они образуют некие упорядоченные и ритмически повторяющиеся структуры, то превращаются в орнамент или украшения. Но это не эволюционные предшественники фигуративных изображений, а самостоятельный, параллельно существующий вид искусства (абстрактного, прикладного, но не фигуративного).
6. Метод. Говорить о каком-то готовом новом методе исследования происхождения изобразительной деятельности пока не приходится. Можно только наметить некоторые основные принципы подхода к его формированию.
Формула "труд превратил обезьяну в человека" была уместна в XIX в. Сейчас известны конкретные виды гоминид – австралопитеки и ранние Homo, – далеко ушедшие в своей эволюции от абстрактной в представлениях времен Энгельса обезьяны. По-видимому, эволюция сознания начинается от Homo habilis. Осознанный труд, речь, изобразительная деятельность и другие формы поведения невозможны без сознания. Следовательно, подход к проблеме происхождения искусства должен базироваться на эволюции сознания. При этом возникают трудности, связанные с недостаточной изученностью сознания и определенностью понятия "сознание". Один из ведущих нейрофизиологов мира к "Прологу" в своей книге не без иронии добавил подзаголовок "Настоящие ученые не изучают сознание" (Фрит, 2012: 17).
При всех трудностях, у предлагаемого подхода есть важное преимущество перед другими подходами к проблеме происхождения искусства. Он позволяет опереться на реальные следы начального этапа формирования сознания, т. е. материальные остатки, которые всегда в первую очередь интересуют антрополога и археолога, а их отсутствие создавало ситуацию "дитя без матери". Эти следы сохранились в двух видах: 1) изменения объема и рельефа внутренней поверхности черепной коробки хабилиса и его посткраниального скелета; 2) следы новаций в технологии обработки камня и в обращении с сырьем и орудиями, которые свидетельствуют об активизации в этих действиях сознательной составляющей. Увеличился общий объем мозга, началось перераспределение объема его долей: за счет сокращения затылочной доли вырос объем лобных, теменных и височных долей. А. Р. Лурия называл лобные доли "органом цивилизации". Развитие и рост объема лобных долей свидетельствует не только об увеличении массы и роли неокортекса, но и, что особенно важно, – об изменении организации управления разными частями мозга. Центральная нервная система (ЦНС) стала более динамичной. "Результатом стал экспоненциальный рост вычислительной мощи мозга" (Голдберг, 2003: 267).
У хабилиса уменьшился размер зубов и толщина зубной эмали. Кисть руки стала более приспособленной к захвату и силовому удержанию предметов. Большой палец стопы уже не отведен в сторону, как у австралопитека, а примыкает к остальным пальцам. Хабилис стал более избирательным в выборе сырья, в котором начинают преобладать кварцитовые породы, принесенные иногда за десятки километров от места находки. Меняется и техника раскалывания галек. Галька колется так, чтобы сразу получить крупные отщепы с острыми краями. Он уже не бросает изготовленные орудия после употребления, а носит их с собой (Вишняцкий, 2008 и др). Это, несомненно, свидетельствует о первых проблесках сознания.
За основу предлагаемого подхода берется анализ прямых и косвенных свидетельств сознательных действий наших эволюционных предшественников, отразившиеся в археологических материалах. По ним можно, хотя и косвенно (как и по большинству археологических материалов), но более или менее определенно судить о формирующихся элементах сознания, в том числе и о способности к созданию изображений.
[1] Здесь язык понимается в более широком смысле, чем по Ф. де Соссюру. Такие понятия, как язык орнамента, музыки, танца и т. п. используются не в метафорическом, а в содержательном контексте.
