Дарвинизм как социокультурная проблема. Почему бесполезно спорить с анти-эволюционистами

«Разве теория Дарвина еще не опровергнута?», — удивляются одни. «А сами-то вы верите в теорию эволюции?», — вопрошают другие. «Все это еще не доказано», — утверждают третьи.

Это лишь некоторые реплики, которые можно услышать, например, при проведении экскурсии в Дарвиновском музее. Бывает, оппоненты ожесточённо потрясают копьями, бывает, приводят десятки аргументов, не желая, впрочем, выслушать ответ, бывает, напротив, требуют неопровержимых доказательств hic et nunc... Нам не всегда удается их переубедить. Удивительно, но за годы социалистического строительства, когда «материалистическая эволюционная идея» поддерживалась на государственном уровне, мы разучились полемизировать на эту тему. Мы продолжали рассчитывать на высокую образованность общества, считали, что антидарвиновские протесты в «самой читающей стране» давно уже пройденный этап, что суть эволюционного учения освоена, ясна, осмыслена. В итоге — ошиблись. Вот уже и школьная программа по биологии подвергается нападкам, проводятся пикеты против «теории Дарвина» в Москве, и подаются запросы в прокуратуру о законности ее преподавания... Наступило время, когда работа над ошибками стала насущной необходимостью: придется проникать в суть возникшего противоречия, придется вскрывать его, придется учиться отвечать на те же вопросы заново, учиться искусству убеждения. 

Анализ высказываний

Посетитель Дарвиновского музея, как правило, не радикален в своих суждениях. Многие высказывают восхищение музейной экспозицией, выставочными проектами, работой сотрудников, довольны, что такой музей существует, интересуются его тематикой, принимают его концепцию. Тем интереснее было получить их ответы на вопросы, касающиеся как эволюционного учения, так и представлений о науке в целом. Учитывая опыт музейного общения, результаты были ожидаемы. Самые распространенные ответы на вопросы оказались таковыми: 

Этот небольшой набор вопросов и ответов (в ходе опроса были заданы еще и дополнительные вопросы, не вошедшие в приведенную таблицу) позволяет сделать три важных вывода, которые ведут нас непосредственно к вскрытию противоречия между содержанием и восприятием теории:

1. Опрошенные, как правило, не имеют четких представлений о содержании обсуждаемого предмета и выносят свои суждения на основе неких отрывочных сведений. Вложенное содержание нередко не соответствует содержанию понятий, гипотез и теорий, о которых они высказываются. Большинство опрошенных не видят разницы между классическим дарвинизмом и синтетической теорией эволюции (СТЭ). Многие впервые слышат о ней.

Следует отметить, что на настоящий момент времени программа школьного образования дает потенциальную возможность получения четких представлений о содержании теории, хотя у профессионалов биологов есть немало серьёзных претензий к характеру подачи материала в учебниках. Корректное, доступное и современное изложение эволюционной концепции, к сожалению, зависит зачастую исключительно от преподавателя.

2. Эволюционные представления часто воспринимаются в чрезвычайно упрощенной, буквальной и вульгаризованной формах, что ведет к принципиально неверному толкованию положений теории.

Существует принципиальная разница между адаптацией научного текста и его упрощением: в первом случае работа происходит, главным образом, в языковом поле, во втором — в содержательном, что может легко привести к искаженному пониманию сути излагаемого. Все мы помним, что вульгарное понимание феномена естественного отбора социал-дарвинистами привело к страшным результатам.

3. Основной конфликт мнений лежит не в области положений эволюционного учения, а в области представлений о происхождении человека, его месте и статусе в современной картине мира.     

Интересно обратить внимание на то, что четких представлений нет и о содержании других научных теорий, например, теории относительности. Испытуемые не смогли ни сформулировать ее положения, ни определить область ее интересов. Однако в отличие от эволюционной теории они вполне допускают, что теория относительности отражает истинное положение вещей.

Вскрытие противоречий

Последний вывод не есть нечто принципиально новое. Понимание того, что проблема происхождения человека не является предметом обсуждения в «Происхождении видов...» — основополагающей эволюционной работе Чарльза Дарвина (Darwin, 1859) — известна каждому, кто не поленился хотя бы пролистать её. Любопытно другое: почему тема (тогда всего лишь гипотеза), обстоятельно освещенная в более позднем его труде «Происхождение человека и половой отбор» (Darwin, 1871), вызвала небывалый общественный резонанс, такой что со временем не только стала отождествляться с представлениями о теории в целом, но и передала ей то негативное отношение, которое так заметно в современном обществе? Ответ мне кажется предельно простым — выводы этой работы ставят под сомнение онтологический статус человека западного мира, статус особый, тысячелетиями утверждавшийся и поддерживавшийся европейской культурой: человек исключителен, богоподобен, все подчинено ему, все существует для него. Отказ человеку в таком статусе неизбежно ведёт к эмоциональному переживанию, или, по крайней мере, к эмоциональному возмущению, чему в немалой степени способствует вульгарная интерпретация отдельных положений книги. Наиболее яркий пример — пример о гипотетическом предке — всем хорошо известен: «венцу творения», созданному не иначе как «по образу и подобию божьему» (прежнее основание статуса) в качестве альтернативы предлагается существо, которое в той же культуре всегда использовалось как его же сатирический образ, пародия на человека — обезьяна (воспринимается как предложение нового основания статуса). Волей-неволей вздрогнешь!

В итоге мы имеем психологический протест на индивидуальном уровне и социокультурную проблему в целом.

Однако одного этого объяснения, пожалуй, не будет достаточно; ведь мало кто протестует против традиционной тотемической мифологии различных народов, согласно сюжетам которой люди так же происходят от животных. По-видимому, существует еще один немаловажный аспект, который необходимо принять во внимание. Попробуем выявить его, разобравшись в том, что такое научная картина мира.

О науке и о том, почему человечество отказалось от познавательных схем прошлого?

Познание мира возможно в трех основных логико-эмпирических формах: мифологической, философской (умозрительного или спекулятивного знания) и научной. Смена этих форм хорошо прослеживается и в общественной истории, и в индивидуальном развитии личности. Все эти формы имеют собственные основания для разделения истинного и ложного знания: 

Картина мира	Основание истинности
Мифологическая	В силу единой природы человека и мира человеческое воображение есть истинное отражение устройства мира. Логическое несоответствие отдельных положений мифологической картины мира допустимо
Философская	Построение единой непротиворечивой логической схемы всех вещей и явлений — ключ к познанию истинного миропорядка. Для этого исходные посылки философских теорий и их следствия проверяются на непротиворечивость
Научная	Помимо представлений об истинности, появляется представление о научности. В обоих случаях критерием становится процедура проверки. Только научно достоверные факты принимаются в качестве основания для построения теорий; теории, в свою очередь, подлежат проверке на предмет соответствия фактам, принимаются или отвергаются, пересматриваются при появлении новых научных фактов

Интересно, что по мере продвижения от мифологического познания к научному уменьшается степень его субъективности, что достигается с увеличением исходного количества осмысляемых фактов, их максимальным учётом при построении теорий и, наконец, применением принципа интерсубъективности (любое наблюдение может быть повторено в тех же условиях и с тем же результатом другим наблюдателем). Знание становится независимым, от того, что еще в античности Парменид называл «мнением». И эта тенденция принципиально важна, поскольку открывает перспективу использования возможностей мира, заранее прогнозируя объективный результат. В мире фантазий или умозрительных построений такое непросто, но научное мышление (с выведенным за скобки наблюдателем) делает это реальностью. Практика показала, что сконструированные спутники летают, мирный атом дает энергию, знание закономерностей генетики (то самое, что лежит в основе постулатов СТЭ) с успехом используется в медицине. Научная картина мира привела к научно-техническому прогрессу человечества, что в сравнении со знанием мифологическим и философским позволяет говорить о научном знании как о знании позитивном.

Особняком от вышеперечисленных стоят религиозные и мистические картины мира, которым отчасти свойственны и мифологические, и философские черты. Основным их отличием, однако, является то, что в качестве основания истинности здесь принимается божественное или мистическое откровение, которое считается (sic! это принципиально важно!) необходимым и достаточным условием для построения истинной (соответственно, религиозной или мистической) картины мира. С точки зрения науки такая картина мира субъективна, но обратим внимание на то, что в рамках самой концепции это противоречие преодолевается: статус субъекта здесь сильно возрастает, он божествен (в религиозных картинах мира), а божественное «мнение» в такой картине мира уже не воспринимается как «мнение», оно воспринимается как истина. И если учесть, что творец в той или иной степени отождествляется с миром, то, следовательно, и картина мира представляется как объективная. Основание, конечно, метафизическое (лежит в поле суждений, а не эмпирической реальности), но бесспорно, имеющее право на существование.

До сих пор мы не называли ту картину мира, к которой обычно апеллируют противники «дарвинизма» — в этом не было особого смысла, все это хорошо известно. Любопытно другое: почему две картины мира, опирающиеся на различные основания, использующие различные способы познания, различные критерии истинности и представляющие в итоге сознательный выбор индивида так отчетливо конкурируют в сознании этого же индивида. Казалось бы, выбирай любую и живи гармонично. Если истинной веры достаточно, то зачем обращаться к науке? Однако для оппонентов принципиально важны именно научные аргументы (на этом построен весь мимикрирующий под науку креационизм), о теологических построениях и речи нет. Появляется новая дискурсивная практика, представляющая по сути дискурс невозможного, несочетаемое сочетание религиозной и научной речевых практик. Именно в нем допустимы высказывания «А сами-то вы верите в теорию эволюции?», словно научная теория есть фрагмент религиозной действительности. В школьной программе предмета биологии (науки биологии) предлагается серьезно рассматривать теорию творения, а в других случаях, исключить теорию эволюции из программы, напротив, как ненаучную. Мы уже показали на примере опроса, что четких представлений ни о предмете дискуссии, ни о том, чем наука отличается от других форм познания, нет. Но неужели здесь дело только в невежестве?

Мне представляется, что в обеих картинах мира существуют некоторые условные сферы притяжения, представления, которые вызывают доверие, выглядят уютными, статусными и положительными. Наука дает возможность человеку управлять процессами окружающего мира, превращает стихийный мир в контролируемый. Религия наполняет жизнь смыслом, выстраивает этические координаты, обещает перспективу существования после смерти, дает надежду. Прогрессивный мир науки соблазнителен. Только если принимать его всецело, со всеми его печальными материалистическими выводами, нетрудно понять, что такая картина мира может оказаться некомфортной. Другое дело, построенные по мифологическому образцу эклектические мировоззрения, в которых отдельным представлениям совсем не обязательно находится в согласии, но с которыми так приятно жить.

О возможности позитивной дискуссии

Однажды я попал в ситуацию, когда мне предложили выиграть спор о справедливости эволюционной картины мира, предложив  аргумент такой убедительной силы, что смог бы без дополнительного обоснования побудить моего оппонента изменить свое мнение. Я понял, что не могу этого сделать, а даже, если и могу, то доводы, приведенные мною, не возымеют никакого действия: невозможно объяснить сложное простым способом, если собеседник не обладает соответствующей базой. Мне кажется, что именно в этом кроется причина безуспешности взаимопонимания собеседников в рамках нашего спора. Попробую объяснить, что я имею ввиду.

В 40-е годы XX века с легкой руки представителей Франкфуртской социологической школы в нашем лексиконе появилось понятие «массовая культура». В словарях и справочниках нередко указывается, что она противопоставляется культуре традиционной. Но принимая это положение, следует ясно понимать, что речь идет не столько об оппозиции бытовой народной традиции, сколько традиции интеллектуальной, на основе которой среди прочего стало возможным и существование науки. Научное знание как таковое появилось лишь благодаря колоссальному опыту гносеологических ошибок, а выводы научных теорий опираются не только на элементарные факты, но и на богатое и требующее постижения интеллектуальное наследие. В массовой же культуре нам предлагаются только результаты вышеупомянутого опыта, для правильного понимания которых хватило бы общеобразовательного минимума знаний и способности к формированию корректных суждений, но как раз это массовая культура (как мы уже выяснили выше, созданная по мифологической модели) не всегда в состоянии себе позволить.

Особенностью обсуждаемого противостояния является то, что противники эволюционного учения принадлежат преимущественно к культуре массовой (имеют дело с выводами и впечатлениями от выводов), в то время как сторонники, чаще всего, к культуре традиционной — культуре «книжников» (имеют дело с основаниями). В рамках спора каждая из сторон всегда будет обращаться к аргументации из своего культурного поля, а к ней как раз и невосприимчив оппонент. И позитивная дискуссия в таком случае оказывается невозможной.

Какой же выход из такого сложного положения? Есть ли способ решения этой социокультурной проблемы? В глобальной перспективе, несомненно, есть. Следует лишь неизменно уделять первостепенное внимание образованию, помнить о том, что оно должно быть доступным, учиться мыслить, воспитывать в себе и других интерес к знанию, отвечать на вопросы, пытаться разобраться в мире, в котором живешь. Мы это всегда умели делать хорошо, причем хорошо на  любой площадке: образовательной или музейной. Следует лишь не сворачивать с выбранного пути. Только так возможно прийти к правильному пониманию вещей, только в этом случае можем рассчитывать, что нам откроются новые истины, которые позволят нам по-другому взглянуть на этот беспредельно сложный, но удивительно интересный мир. И тогда наша социокультурная проблема исчезнет сама собой. А до тех пор придется учиться искусству убеждения, учиться риторике. 

Место первоначальной публикации: Дарвинизм как социокультурная проблема. Опыт полемической интерпретации // Объекты палеонтологического и геологического наследия и роль музеев в их изучении и охране. Сборник научных работ. Кунгур, 2013. С. 10-14.