English Deutsch
Новости
Мир антропологии

Эволюция антрополога

В чём смысл жизни? Сейчас мы не возьмёмся ответить на этот вопрос. Зато ответим на другой, по сути похожий: зачем идёт эволюция? В чём смысл тех миллионов мутаций, что миллиарды лет корячили геномы всех живых организмов, того беспощадного отбора, что выпиливал с белого света одних и благословлял на будущее других? Конечно, мы не ответим за все миллиарды, но ряд самых наглядных признаков человеческой анатомии и физиологии осветим.

И ответ напрашивается сам собой: эволюция человека шла, чтобы было удобнее работать антропологам. Примеры этого многочисленны и красноречивы.

Скажем, один из важнейших признаков человека – прямохождение. Годы споров потрачены для объяснения причин его появления. Если же вдуматься, то всё более чем очевидно: все зоологи знают, сколь трудно измерить длину тела четвероногого животного. Откуда мерить и докуда? Неочевидно. Другое дело – прямоходящий индивид. Поставил его торчком и не ошибёшься. Прямохождение одновременно решило и вторую проблему: четвероногому существу трудно измерять. Чем держать антропометр, скользящий циркуль, большой толстотный и ленту? А у двуногого животного высвобождается аж две руки, так что хотя бы на один инструмент хватит.

Тут мы подходим ко второму признаку "гоминидной триады" – трудовой кисти. Посмотрите, как её размеры идеально подходят к толщине и длине скользящего циркуля! Сколь идеально отбор подогнал сегменты руки и ширину плеч к длине и изгибам большого толстотного! Сколь предусмотрительно расположил ярёмную вырезку грудины, дабы антрополог мог опирать туда конец циркуля (к вырезке мы ещё вернёмся, эволюция работает многостаночно и часто решает одним движением несколько задач). Очевидно, что такое не могло возникнуть случайно.

Седловидный сустав кости-трапеции и I пястной кости даёт возможность точечного захвата, который обеспечивает антропологу возможность большим и указательным пальцем держать кончики толстотного циркуля, тогда как средним, безымянным и мизинцем (обратите внимание, что мизинец тоже немножко противопоставляется, для этого эволюция предусмотрела специальную мышцу – m. opponens digiti minimi) можно придерживать и вертеть измеряемый череп или голову испытуемого. А способность отводить и двигать вперёд-назад большой палец при согнутых остальных? Ни одна обезьяна на такое не способна. Весь этот тончайший механизм возник с единственной конечной целью –  это движение обеспечивает антропологу возможность двигать подвижную часть скользящего циркуля с невероятной точностью.

Да и невероятная чувствительность наших пальцев – как бы без неё антрополог на ощупь находил все эти бесчисленные точки, часто под немалым слоем подкожного жира?

Силовое запястье позволяет без устали держать стальной антропометр сутками, измеряя сотни человек подряд. Да какая обезьяна способна столько времени заниматься одним и тем же? И тут мы переходим к третьему элементу «гоминидной триады».

Наш грандиозный мозг! Про него можно писать бесконечно! Например, огромная лобная доля. Как бы без неё антрополог смог быть таким усидчивым? Вместе с тем, её тормозящие функции позволяют испытуемым не дрыгаться, тем самым сберечь свои глаза и прочие части тела от острых ножек скользящего циркуля (особенно при измерении межзрачкового расстояния) или антропометра (что крайне актуально при нахождении точки симфизиона, о коей речь ещё впереди), контролируют их побуждение сбежать и удерживают их те немногие минуты, что необходимы антропологу для полного антропометрического обследования.

Видоспецифичны в мозге человека зоны Брока и Вернике. Первая позволяет антропологу заманить измеряемого на исследование, заговорить ему зубы и объяснить, чтобы тот не шевелился, а вторая – измеряемому понять нехитрый алгоритм поведения (пятки вместе, не напрягаться, руки вдоль тела, голову не задирать и не наклонять, не приседать, плечи не перекашивать).

А сам антрополог – разве смог бы без столь мощного мозга обработать результаты своих грандиозных исследований? Запоминание одних только антропометрических и краниометрических точек требует чего-то поболе, чем нервная трубка личинки асцидии.

Масса черт возникла для облегчения работы антрополога. Скажем, брови: на лице нет лучшей точки для измерения морфологической высоты лица, чем их нижний край. В отдельных случаях эволюция была столь благосклонна, что даже срастила правую и левую брови, избавив тем самым антрополога от излишних сомнений, куда ставить ножку циркуля.

Так же и трихион – точка нижнего края роста волос на лбу. У обезьян и, вероятно, всяческих питекантропов волосы растут и росли сразу над глазами. Таким образом физиологическая высота лица, измеряемая как раз от трихиона, получается маленькой, а ведь чем меньше абсолютная величина измерения, тем больше роль погрешности. Сапиенс же тем и отличается, что лоб у него высокий, обычно не слишком мохнатый, волосы начинаются высоко, снижая ошибку измерения физиологической высоты лица.

Заглазничное сужение – один из лучших примеров. Оно очевидным образом эволюционировало для удобства взятия черепа рукой для краниологических измерений; взаимосвязь его изменений с трудовым комплексом кисти очевидна. У человекообразных обезьян заглазничное сужение очень сильное, резкое, так как грубая и неловкая кисть примитивных краниологов не могла обхватить череп столь элегантно, как это делаем мы. У австралопитеков наметился некоторый прогресс, у архантропов он заметно закрепился, хотя форма черепной коробки по-прежнему была бирзоидная – с расширенным надбровьем, сужением за ним и вновь расширением в задней части черепа. Прогрессивное же заглазничное сужение у современного человека идеально соответствует размерам кисти: как удобно и непринуждённо антрополог берёт череп, ухватывая его за птерион и височные линии! Конечно, встречаются и атавизмы: иной студент норовит ухватить череп древним способом, узко сводя пальцы – за межглазничное пространство, отчего почти все черепа в учебных коллекциях лишены слёзных костей и глазничных пластинок решётчатых, а порой и лобных отростков верхних челюстей.

Неспроста существует надбровный рельеф: его переднее выступание – глабелла – наилучшая точка для измерения длины головы или черепа.

Аналогично с туловищем. На верхнем крае грудины существует ярёмная вырезка, которую каждый без труда может найти у себя внизу шеи. Без труда находит её и антрополог. Заметьте, что по вырезке не проходят никакие сосуды или нервы, физиологически она ничем не обусловлена, что лишь подчёркивает её единственное эволюционное предназначение – точную установку верхней рейки антропометра при измерении длины туловища (или упор туда конца большого толстотного циркуля для удобства самого антрополога – вот оно, торжество многофункциональности).

Взглянем на человека сзади. Или даже проще – закинем руку и пощупаем у себя на границе шеи и спины. Чувствуете – бугорок? Выше него остистые оростки II-VI шейных позвонков маленькие, короткие и раздвоенные, так что сквозь мышцы из особо и не прощупаешь. А вот остистый отросток VII шейного длинный, с монолитным консолидированным концом, резко выступает назад. Это видоспецифическая черта человека. У обезьян и даже неандертальцев все отростки длинные и горизонтальные, так что найти границу шеи и спины у них проблематично, да и зачем им это, ведь обезьяны и неандертальцы не занимались антропометрией. Но миллионы лет эволюции прошли не зря – у современного человека всё создано для удобства антрополога: как приятно мерять длину шеи от нижнего края волос до остистого отростка VII шейного позвонка!

Акромиальный отросток лопатки возник как минимум у самых первых млекопитающих. Остаётся поражаться дальновидности эволюции, предусмотревшей настолько идеальный выступ для измерения ширины плеч (Читатель без труда может найти у себя акромиальный отросток – это твёрдый пупырышек на самой выступающей вбок части плеча, искать надо немножко сзади, но нет, не на спине, не на позвоночнике, а именно максимально сбоку). Отсутствие же акромиона у рыб, амфибий, рептилий и даже птиц лишний раз подверждает его антропометрическое назначение – ведь среди этих классов никогда не возникали антропологи.

Опустимся ниже. Думаете, латерально развёрнутый гребень подвздошной кости появился, чтобы было на чём висеть ремню и штаны не падали? Чушь! У австралопитеков не было ремней и штанов. Зато как бы антропологи измеряли ширину таза, если бы не эта самая развёрнутость? Лобковый симфиз, а вернее, его верхний край с лобковым бугорком (тут находится самая пикантная точка – симфизион) – лучшее место для определения низа туловища.

Выступающая вперёд передняя верхняя подвздошная ость (прощупайте её спереди-сбоку пониже своего аппендикса или симметрично слева), а также большой вертел бедренной кости (ещё пониже и строго сбоку; им Вы наверняка ударялись, когда поскальзывались на льду и падали на бедро) – идеальные точки для измерения длины ноги.

В конечностях вообще немало создано для измерения. Чего стоят только надмыщелки плечевой кости (согните слегка локоть и пощупайте его с обоих боков – и ширину локтя, и длину плеча и предплечья измерить не так сложно) или шиловидные отростки локтевой и лучевой костей (поищите их по бокам запястья, чуть выше запястной складки). То же касается надмыщелков бедренной кости в колене и наружной и внутренней лодыжек большой и малой берцовой костей (это те самые бугорки справа и слева на щиколотке повыше стопы). Глупо предположить, что последние, скажем, созданы для того, чтобы там натирали ботинки – эволюция ничего не создаёт во вред. А вот длину голени или высоту стопы от лодыжек измерять очень удобно.

Кроме обеспечения определения измерительных признаков, эволюция позаботилась и об описательных. Разнообразный цвет кожи, волос и глаз – мало какие животные могут похвастаться такой индивидуальной и популяционной палитрой. А теперь представьте, что люди были бы столь же однообразны и уныло-бесцветны, как ланцетники. Антропологи сдохли бы от скуки, а перед смертью не смогли бы построить таких красивых и запутанных расовых классификаций. И разве можно счесть случайностью, что настолько богатый спектр нашей пигментации дополняется цветным зрением? А то иначе как бы антропологи опознавали все эти бесчисленные оттенки? Между прочим, даже лемуры различают лишь два цвета, а многие млекопитающие и того меньше. Колбочки же человека с его тремя типами белков-опсинов идеально рассчитаны для распознавания тех цветов, какими может быть расцвечен сам человек.

Физиология эволюционировала в том же русле, что и анатомия. Чтобы не ходить далеко, вспомним всеядность. Сколь несравненно труднее было бы выживать личинкам антропологов в студенческих общежитиях, а взрослым особям – в экспедициях, если бы не способность питаться любым сочетанием белков, жиров и углеводов, даже таким, от которого порой отворачиваются не столь уж разборчивые свиньи и медведи, не говоря уж о привередливых приматах.

Конечно, часть учёных, как всегда бывает в науке, сомневаются в вышеизложенных соображениях.

Например, некоторые считают, что хватательная кисть возникла для удержания лопаты на археологических раскопках.

Такие инсинуации опровергаются элементарно: как бы ни были точны движения лопатой, сколь тонкий слой не снимали бы археологи своим штыком, эти грубые взмахи никак не могут объяснить той изумительной филигранности движений, на которую способна наша кисть. А ведь эволюция не создаёт ничего "про запас". Так что копательные способности остаётся признать сугубо вторичным упрощением и, фактически, побочным эффектом эволюции антрополога.


Интересно

- Эх, хотя бы один патрон! Уж я бы не промахнулся в эту раскрашенную обезьяну.

- Я прощаю бледнолицему его слова. Он мог не знать о сэре Чарльзе Дарвине и о том, что обезьяна - наш общий предок...

Фильм "Человек с бульвара Капуцинов". Цитата предоставлена Дмитрием Виноградовым.

Catalog gominid Antropogenez.RU