English Deutsch
Новости
Мир антропологии

Мифы об истории слов и языков - откуда они берутся?

Стенограмма доклада, прозвучавшего 2 октября 2016 г. на форуме "Ученые против мифов - 2". 

На этом слайде у меня несколько примеров таких мифов, вот, в частности, памятник Кириллу и Мефодию, – как будто бы они придумали – не то, что не глаголицу (как на самом деле), а даже не кириллицу, а так называемую «буквицу» – видите, там в конце имеется лишняя буква, которой реально не было ни в глаголице, ни в кириллице. Кто ее изобрел, я не знаю, но Кирилл и Мефодий в этом неповинны. А памятник реальный, стоит перед Сургутским государственным университетом. 

Для затравки могу показать вот такой вот слайд: сверху известная посетителям портала «Антропогенез» охра из пещеры Бломбос – это порядка 70 тысяч лет назад, – а внизу «прочтение этой охры». Чёрточки на ней Васил Ильов прочитывает как слово «МАКЕДОНИА». Это, конечно,  забавно, но самое забавное даже не это, а то, что если бы было почитано не «Македониа», а что-нибудь ближе к русским, то тогда, наверное, большее количество народу не засмеялось бы, а наоборот, призадумалось над этим.

Итак, какие бывают мифы о словах и языках?
Один из самых распространенных и, пожалуй, самый дурацкий – это «обратное прочтение» и чтение без гласных. Вообще-то люди учатся говорить немножко раньше, чем читать. Многие языки вообще бесписьменны, и даже в тех языках, которые письменность имеют, далеко не все люди грамотны, но тем не менее говорить умеют все. И реально получить какое-то слово, исходя из ошибки письменного текста можно только в том случае, если у вас этот текст есть в единственной копии, и нет никого вокруг, кто бы об этом предмете хоть что-нибудь еще знал. Вот тогда да: вы прочитали эту копию неверно – и всё. Если у вас есть хотя бы две независимых копии, то вероятность, что там в обеих копиях в одном и том же месте ошибка, снижается, и поэтому есть вероятность, что вы выберете правильный вариант, а не ошибочный. Поэтому, когда надо бывает привести какой-нибудь пример слова, которое возникло по ошибке, человек задумывается: ну «зенит», ну «итог»... А пойди найди третье! Это очень редкая вещь.

То же самое по поводу чтения без гласных. «Древние люди писали без гласных...» На самом деле смотря какие древние люди. Вот шумеры никогда не пропускали гласных, и аккадцы никогда не пропускали. Благодаря аккадцам, которые никогда не пропускали гласных, мы довольно много знаем о древнем семитском вокализме, каким он был. Никогда не пропускали гласных древние китайцы – это отражено в словарях рифм, где видно, что разные иероглифы имеют разные финали, то есть разные гласные и разные согласные на конце.

А без гласных, например, пишут современные арабы, и современный иврит тоже использует письмо без гласных, так что дело не в древности, а просто в системе письма.

Еще один миф – это особая древность родного автору языка. На предыдущем слайде была особая древность македонского языка – современного, конечно, македонского языка – 70 тысяч лет назад. Кто-то писал о камне с русскими письменами возрастом 200 тысяч лет назад! 200 тысяч лет назад еще сапиенсов не было, гейдельбергенсисы были. Ну, видимо, такие вот русские гейдельбергенсисы!

Довольно часто мифы связаны с заимствованием слов в известный автору язык из какого-нибудь недавно выученного автором языка. Открывает человек словарь, допустим, латыни и внезапно видит кучу слов, которые ему кажутся похожими на русские. Или открывает человек словарь эстонского языка – и тоже видит кучу слов, похожих на русские. Вот, говорит, заимствования!

Или другой вариант: образование первых попавшихся автору под руку слов от слов, которые хоть чем-нибудь на них похожи. Правда, что значит «похожи» – это отдельный такой вопрос, потому что критерии сходства у всех разные. Я помню, как в суровые 90-е в каком-то ларьке продавали газировку под названием «Бонжур» и многие люди принимали ее за боржоми – ну слово-то одно и то же, да? А картиночка там похожая была специально, поскольку люди изготавливали подделку. Так что те, кому и «бонжур» за боржом сойдет, те, конечно, много таких мифов смогут придумать. И мне периодически приходят и вконтакте, и на почту, и через портал «Антропогенез» какие-нибудь письма, где люди говорят: «Вот, смотрите, как похожи эти слова!» Я смотрю – да боже мой, ничего общего! А автору кажется, что похоже.

Таким сходством авторы обосновывают родство своего родного языка обычно с каким-нибудь древним чтимым языком. В России чаще всего оказывается, что «этрусский – это русский». В Венгрии был вариант, что венгерский родствен шумерскому... Тут вариантов очень много самых разных. Ну и, наконец, идея, что все языки мира произошли, например, от русского языка. Хотя не обязательно от русского, можно от эстонского или от латинского. Или от арабского.

Чуть подробнее о похожих словах и о том, как ими что-то обосновывается. Пример из Задорнова: по его мнению, английское LOVE – это ЛЮБОВЬ, но без БОга. То есть, у нас «любовь» с «богом» – видите, там «бо» в серединке, а в английском только «л» и «в», – такая вот безбожная у них любовь, и вообще они там у себя в Европе неправильные.

Что тут можно сказать? Тут можно сказать, что это – немецкое Liebe, древне-английское lufu, древне-русское ЛЮБЫ, восходящие к индоевропейскому *leubh- (латинское lubet и так далее). Вот это объяснение заняло у меня, как показывает секундомер на компьютере, примерно 10 секунд. Поднимите руку, кому этого объяснения уже достаточно, чтобы смочь раскрутить всю историю дальше?

Да, такие люди есть, но их не очень много, поэтому для остальных дам более подробное объяснение. Итак, если мы посмотрим на соответствие между английским и немецким языком, то увидим, что английскому «v» в немецком соответствует «b». В английском love – в немецком Liebe (это «любовь»). Rabe – raven («ворон»), Grab – grave («могила»), Taube – dove («голубь»), leben – live («жить»). То есть, между языками мы наблюдаем регулярные звуковые соответствия, если эти языки родственны. Почему так происходит? Потому что язык всё время меняется, меняются в том числе и звуки. Наверняка среди ваших знакомых есть люди, которые не выговаривают «л» или «р». (Собственно говоря, даже среди спикеров нашего уважаемого форума такие люди есть... А вы не смейтесь, это произношение будущего. Это я, старая брюзга, держусь за старое произношение, а новые поколения двигают язык вперед.) В Польше еще в XIX веке произношение «л» такое, какому сейчас нас учат логопеды, было единственно нормальным и правильным, но в 20 веке всё изменилось, сейчас по-польски только «?». И так, собственно, происходит во всех языках во все времена. Кто-то что-то не выговаривает – и из-за этого в одном языке мы видим, например, [b], а в другом – [v]. Что-то на месте этого было в праязыке, но теперь (по крайней мере, в одном из языков-потомков) оно изменилось. В каждом языке изменения происходят системно: проверьте на своих знакомых – если человек не выговаривает «р», то он его во всех словах не выговаривает, а не то что в половине слов выговаривает, а в половине нет. И поэтому мы имеем регулярные звуковые соответствия. Это – основа сравнительно-исторического языкознания, и оно является основой не потому, что «официальные ученые придумали такую догму», а потому, что язык действительно так меняется, язык так развивается, – и по-другому просто чисто технически не получается. Далее, мы можем посмотреть на регулярные соответствия за пределами германской группы: мы увидим латынь, где есть lubet и позднее libet («угодно»). Кстати, забавно, что в русском языке этот корень претерпел ту же самую эволюцию. В древних текстах мы видим «который любо», а сейчас мы видим «какой-либо». Вот это «любо – либо» – это совершенно то же самое, что латинское lubet – libet. Ещё мы увидим древнеиндийское lubhyati («желает»). И всё это возводится к индоевропейскому *leubh- («хотеть, любить»).

Теперь о том, что такое *leubh-, и что такое вообще реконструкция. Делается она так: мы посмотрели на все данные, которые у нас есть в самых разных языках – даже не только на это слово, а еще на многие другие слова; данные должны быть как можно более полными: чем полнее данные, тем лучше реконструкция, – и подумали – что же такое могло быть в праиндоевропейском, чтобы из этого всё наблюдаемое разнообразие мы могли объяснить? Ну и вот, получается, что в данном случае праформа *leubh- объясняет всё наблюдаемое разнообразие. По поводу значения «хотеть, любить». Это, вообще говоря, не совсем одно и то же, но индоевропейцы знают такой переход значения. В современном испанском, например, он представлен на другом этимологическом материале (глагол querer – совершенно другого коря – имеет тот же набор значений: «хотеть» и «любить»). Значит, мы имеем право сопоставлять «хотеть», «любить», «(что) угодно», «желать» и «любовь». И, соответственно, мы получаем индоевропейский корень вот с таким значением.

Реконструкция помогает нам понять, откуда же взялось «-овь». Мы видим, что «люб-» это *leubh-, а что же такое «-овь»? А «-овь» – это наследие удивительного склонения на *? (у долгий). В древнерусском языке было очень много разных классов склонения. Они потом перераспределялись по-разному... Но, опять же, как происходит перераспределение склонения? Можно наблюдать это на себе и на своих знакомых. Вот смотрите, в магазине продаются наволочки, пододеяльники и простыни. Вы купили одну наволочку, один пододеяльник и одну – что? Да, я вижу, что половина народа купила «одну простыню», а другая – «одну простынь». «Простыня» – это *а-склонение наше современное, «простынь» – это *i-склонение. Соответственно, какой-то вариант был изначальным (это можно посмотреть по более ранним текстам, ну хотя бы пушкинской поры, может быть там уже понятно, какой вариант изначальный), а какой-то вариант появился потом. То есть, в какой-то момент половина народа говорила так, половина – сяк, потом постепенно статистика сдвигается и оказывается, что слово поменяло свой тип склонения.

Древнее склонение на *? выглядело вот так: на –ы именительный падеж, родительный – ЛЮБЪВЕ, дательный – ЛЮБЪВИ, винительный – ЛЮБЪВЬ и так далее. Мы здесь видим как букву Ъ – это в древнерусском был такой гласный, что-то вроде того, что произносится после «в» в слове «воротничок», – такое вот почти ничего, но гласный, это называется «редуцированный гласный». Редуцированные гласные потом дали беглые гласные, и мы склоняем «любовь-любви-любовью» и так далее. Из реконструкции понятно, как это получается – совершенно очевидным путем: Ы – это бывшее *? (как мы заметили не по этому корню, а по разным другим корням, например, по корню «ныне», который в санскрите «n?n?m»), а перед гласным это *? распадается на *u (у краткое) и *u? (у неслоговое) – просто перед гласным это «у» завершается чем-то вроде «в» и воспринимается чем-то вроде «в», краткое *u в славянском превращается в редуцированный гласный «ъ», а неслогвоое – в согласный «в». Итак, мы поняли, откуда в слове «любовь» вот это «в» и, соответственно, понимаем, что бог тут совершенно ни при чем. 

Кроме того, слова образуются по определенным принципам, а не абы как. Почему? Да потому что иначе не поймут и не запомнят. Вот вы сказали какое-то слово в первый раз. Запомнят его или нет? Например, вы назвали пятиэтажный дом «пятиэтажкой». Это стандартная модель – взять сочетание слов и к прилагательному добавить суффикс –ка: «Вечерняя Москва» – «вечёрка», молодежная редакция на телевидении – «молодёжка», или молодежная газета» – тоже «молодежка». Поскольку такая модель есть, и она хорошо известна, то тот, кто в первый раз сказал слово «пятиэтажка», был уверен, что его поймут. И его поняли, и приняли, и это стали повторять, стали распространять. И теперь в современном русском языке это вполне официальное слово: пожалуйста, заходите в интернет – увидите график сноса московских «пятиэтажек». Если сделать какой-то уникальный суффикс, или какое-то особо хитрое средство словообразования выбрать, которого больше нигде нет, то... Нет, ну, может быть, это слово станет мемом каким-то уникальным... Но если это просто обычное слово, которое должно использоваться в обычной жизни, то скорее всего оно просто не приживется.

Так вот, вставка корня, вставка куска корня внутрь другого корня – так никто не делает.

Это объяснение заняло у меня 10 минут. 10 минут и 10 секунд – есть разница. Что же получается? Если я сейчас буду разоблачать все мифы, то у меня, конечно, никакого времени не хватит, потому что человек, для которого сходством кажется очень-очень многое, может с легкостью мне накидать десятки примеров, которые ему кажутся похожими, – а я по поводу каждого примера буду по 10 минут разбираться, что же там на самом деле.

Поэтому я сосредоточусь не на опровержении конкретных мифов, а на том, откуда они берутся. А берутся они из тех установок, которые нам дает образование. Это установки на то, что и как мы, собственно, будем познавать. Ответ на вопрос, что и как мы будем познавать, задается традицией и образованием.

Всем, наверное, известен спор Фомы Аквинского с Альбертом Великим про крота – есть ли у крота глаза? Садовник услышал этот спор и сказал: давайте я вам крота принесу, мол, поглядите сами. Но они сказали: нет, мы познаем принципиально, есть ли у принципиального крота принципиальные глаза!

Когда мы задумываемся о том, что мы будем познавать, когда мы хотим что-то познать, мы должны ответить себе на вопрос – как мы будем это познавать? Мы будем читать классиков, как Фома Аквинский и Альберт Великий, или, подобно садовнику, посмотрим на живую жизнь? Нам хватит одного случая или надо собирать статистику? Мы будем познавать происхождение чего-то или функционирование чего-то? Ну и наконец, как мы определим, что мы уже что-то всё-таки познали и вот в этом пункте можно дальше не копать? Например, когда-то люди познали, что Земля вращается вокруг Солнца, – дальше можно уточнять радиус орбиты, всякие другие технические детали, но что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот – это мы уже познали. Это уже никакому сомнению, никакому пересмотру подвергаться не будет.

Как же определить, что здесь уже познавать дальше нечего? Это задает школа, а в школе, к сожалению, нет лингвистики. В школе вместо лингвистики есть предмет «русский язык», который имеет своей задачей влить нас в традицию порождения и понимания русского письменного текста. Для этого, безусловно, нужна ориентация на норму, ориентация на письменный текст. Но в результате устная речь – вот та реальная живая жизнь, в которой, собственно, и происходит развитие языка, – становится чем-то вторичным. То есть, получается, что письменный текст – это что-то такое изначальное, хорошее и правильное, то, что следует познавать, а устная речь – это какая-то такая порча, которую познавать не следует, а следует избегать, если вдруг внезапно попадётся. Вот отсюда и возникают все эти вещи насчет обратного прочтения, насчет письменности как чего-то первичного по отношению к языку. Хотя, как я уже говорила, на самом деле всё не так.

На уроке русского языка познание направлено на норму... Вообще говоря, чем отличаются наука и технология? Технология познает норму: например, как надо сделать табуретку, чтобы она не упала. Предмет «русский язык» иногда делает вид, что он наука, хотя на самом деле он тоже технология: познайте, как создавать письменный текст, и всё будет прекрасно. Но поскольку школьный русский язык выдает себя за науку (напрасно), то складывается ощущение, что как раз норма и является правильным предметом познания, и что существует некий «небесный Розенталь», этакие скрижали, где записаны все нормы, какие только есть и какие только могут быть. Посмотрите на эту книгу, на ней написано: «Современный русский язык». Получается, что будто бы в этой книжечке – весь современный русский язык, а всё, что за её пределами – не современный, не русский, не язык и вообще ерунда какая-то. Понятно, что Розенталь этого в виду, честное слово, не имел и соавторы его тоже. Но многими людьми, прошедшими через школьное образование, она воспринимается примерно так.

Поскольку познание направлено на норму, то нет идеи, что единственная форма существования языка – это изменение. Нет идеи, что язык меняется. А язык меняется – и по-другому он просто не живет. Не меняются только мертвые языки (и то только такие, на которых никто даже не пишет; если на них хотя бы пишут, какие-то изменения всё равно будут). И соответственно, раз нет идеи изменения, то нет и идеи системности изменения. Я сейчас вам рассказала, почему языки меняются системно, – совсем чуть-чуть рассказала. На самом деле про это можно говорить очень много. Но в школе этой идеи системности нет, потому что если взять идею системности, то сразу и окажется, что «кофе» и должно быть среднего рода, – а норма велит, чтоб было мужского. Ещё совсем недавно она велела это жёстко, теперь велит нежёстко, но для некоторых это прямо-таки разрушение основ. В справочнике написано так, – а теперь оказывается, что в справочнике написано иначе! Ужас-ужас и кошмар, что же делать!?

И поскольку есть идея нормы как такой изначальной данности и нет идеи познавать живую жизнь, то такое вот кофе среднего рода оказывается катастрофой. А на самом деле никакой катастрофы нет, потому что люди познавали живую жизнь, смотрели, как вообще люди употребляют это слово. Оказалось, что для кого-то было так, для кого-то было иначе. До эпохи корпусов можно было посмотреть на свой круг, на круг образованных людей, как они говорят, и отразить это в словаре. Сейчас появились корпуса. Есть корпус русского языка (ruscorpora.ru), где имеется представительная репрезентативная выборка текстов на русском языке, и можно из них извлекать информацию, как на самом деле люди говорят.

Кроме всего прочего, познание, ориентированное на норму, – это такое странное познание, которое должно быть завершено полностью. Норму невозможно «пока ещё не знать», если ты обучен. Если ты обучен, то ты этот справочник знаешь наизусть. А наука работает не так, наука познает живую жизнь, а жизнь бесконечно многообразна и разнообразна, поэтому сегодня мы познали один кусочек этой живой жизни, а завтра познаем следующий. И то, что мы пока чего-то не знаем – это не потому, что мы какие-то недоучки, а просто потому, что жизнь богаче любой схемы, как известно. Но эта идея после школьного образования близка далеко не всем. Поэтому дилетанты от лингвистики говорят: смотрите, мы знаем, откуда взялось такое-то слово, а вы, ученые, не знаете! Да, не знаем, эту часть действительности мы еще пока не познали, и это нормально. Наука бесконечна, поэтому открытий на всех хватит.

Ещё в школе нет понятия вероятности. В языке ведь очень много всего бывает, вопрос – с какой вероятностью. Уникальные суффиксы тоже бывают. Вот, например, в слове «плакса» суффикс деятеля -с, больше такого нет нигде. Так вышло. Если язык меняется, если это вероятностная система, то там периодически что-нибудь такое происходит, – но оно происходит редко. Если вы посмотрите на другие слова с суффиксами, то увидите, что слов с уникальными суффиксами крайне мало, и это действительно уникальные явления.

Что же делать, чтобы не попасться на удочку мифотворцев от лингвистики? Мне кажется, что имеет смысл использовать принцип связности мира, потому что каждый элемент мира связан со множеством соседних. Вот, например, как мы видели в одном из предыдущих докладов сегодня: если у нас есть египетская пирамида, то у нас есть и каменоломни, и поселок, где жили люди, которые эту пирамиду строили, есть инструменты, которые у них ломались периодически, и они их там где-то бросали на дороге, и так далее. А лжеученые такого обычно не делают.

Вот, например, человек решил доказать, что король Артур был казахом, да и вообще все европейцы – на самом деле казахи.

А. Соколов: Разве не русские?

Ну, автор этой идеи – казах, так что тут кому что ближе. Охра из Бломбоса, вот, оказалась для кого-то македонской. Понятно, что русским ближе русские, македонцам – македонские, а казахам – казахские.

Автор набрал некоторое количество имен, которые похожи на некоторые тюркские слова. Но не учел связности мира. И то, что тексы про короля Артура написаны на одном из кельтских языков, и само это имя вполне нормально этимологизируется из кельтского... Но даже если мы останемся в рамках только этих имен – посмотрим, что получится. Вот, например, имя «Ганс» – оно употребляется в Германии. Поэтому первый вопрос – а как его употребляют немцы? И тут оказывается, что оно вообще-то выглядит как Hans, а отнюдь не как Gans (Gans по-немецки – это «гусь»). Это имя, Hans, появилось как сокращение от Hannes, Iohannes – а этим именем называется Иоанн Креститель. И Ян, и Жан – это тоже названия Иоанна Крестителя, только в разных языках, и мы можем увидеть, что звуки этого имени в языках преобразуются так, как это характерно для соответствующих языков.

В соответствии с принципом связности мира, если мы видим текст, первый вопрос, который надо себе задать – на каком языке он написан? Может быть, слова из него, как имя короля Артура, этимологизируются в рамках этого языка.

Если мы хотим проверить, не является ли то или иное слово заимствованием, мы долны посмотреть, как соотносится это слово с фонетическими и морфологическими структурами, которые возможны в данном языке. Заимствования довольно часто видны, про это есть статья Зализняка в антифоменковском сборнике.

Если происходит расшифровка текста (как тот пресловутый «камень с русскими письменами» или даже «русские письмена» прямо на Солнце), надо спросить себя, осмысленный ли получается текст? Если вы посмотрите на расшифровки, например, Чудинова, который очень любит расшифровывать всё что угодно (вплоть до пятен на Солнце и даже штукатурки), то вы увидите, что тексты получаются довольно бессмысленные – примерно той же степени осмысленности, как в модных нынче мисхёрдах (misheard lyrics – прим.). Так вот, если текст «осмысленный» на уровне «денег мало, длинный шмель» или на уровне «Christ no prison in sky are» (это «Краснопресненская»), то это явно не то, что вкладывали в данный текст его создатели.

«Christ no prison in sky are» – такого текста ни один англоязычный человек никогда бы сам по себе не создал. Так что если у нас название станции метро можно прочитать как «Christ no prison in sky are» или как «Краснопресненская», то стоит предпочесть второй вариант – потому что это Пресня (соответствующий район Москвы). Более того, это «Красная пресня», где красный – цвет революции: мы видим, что рядом с «Краснопресненской» имеется станция «Улица 1905 года», тоже связанная с революцией. Таким образом, из этих двух расшифровок легко выбрать правильную – именно на основании принципа связности мира.

Соблюдается ли в тексте синтаксис? Пригоден ли текст для той цели, для которой он был написан? Ведь если какой-нибудь царь пишет о своей деятельности, то что он обычно пишет? Пишет, что, мол, я великий царь, царь великой империи, я такие-то города завоевал, таким-то богам жертву принес, такие-то народы под свою руку подчинил и так далее. Если царь пишет, что «я великий царь такой-то, а бог такой-то дает нам любовь, силу нам дает, жизнь это любовь, жизнь это сила»... То тогда при чем тут этот царь? Это я немножко издеваюсь над попыткой прочитать мероитские документы (из древнего царства Мероэ, что южнее Египта) из тохарского языка.

При этимологизации топонимов, если мы хотим узнать, от чего происходит то или иное название местности, первый вопрос – кто жил на этом месте раньше? Может быть, в их языке это слово имело внутреннюю форму? И тогда будет понятно, что именно они назвали этот объект этим словом.

Ну и в конце давайте с этим принципом связности мира подойдём к Велесовой книге, о которой я скажу буквально пару слов, а подробности оставлю следующему докладчику. Здесь перед вами знаменитая фотография – якобы фотография дощечки, где очень четко читается начало этой самой Велесовой книги. Вот так оно выглядит: ВЛЕСКНИГУ.

Велесова книга позиционируется как что-то очень древнее славянское – вот прямо-таки необыкновенно древнее. Но в древних славянских языках, даже в тех, которые несколько менее древние, чем Велесова книга, слова никогда не заканчиваются на согласный (ВЛЕС). Они кончаются либо на твердый знак, либо на мягкий знак, но и то, и другое – это гласные звуки (ну или просто на гласную – на «а», на «и», на что угодно). Ну хорошо, может быть «влескнига» – это такое сложное слово? Тоже нет: сложным словам в славянских языках полагается соединительная гласная. А ещё слово «кънига» пишется через Ъ. Даже в самых ранних доступных нам славянских памятниках Ъ между «к» и «н» стоит Ъ, и это гласный. И даже по другим словам, которые происходят из того же источника (а этот источник дал большое количество слов по всему миру – в частности японское «книга» - hon и венгерское «книга» - k?nyv тоже восходят к одному источнику), – видно, что между «к» и «н» есть-таки этот гласный. Поэтому то, что его нет в «Велесовой книге», относящейся к такому раннему веку – это выглядит очень странно.

Кроме того, в любом языке существуют правила, и их можно обнаружить в тексте. И это не те правила, которые мы учим в школе, чтобы их ни в коем случае не нарушить, а те правила, которые мы и так не нарушаем. Вот, например, я сейчас 29 минут говорила – и ни разу не нарушила правило согласования прилагательного с существительным. И это не потому, что я каждый раз задумывалась, как их согласовывать, а потому что я так привыкла, русский язык – мой родной язык.

А. Соколов: А мы проверим!

Да пожалуйста! Есть видеозапись, и вы можете проверить, что я ни разу не нарушила правило согласования прилагательных с существительными и ни разу не нарушила правило согласования глагола в прошедшем времени по роду, а не по лицу.

Так вот, в Велесовой книге этих правил нет. Никаких. Они могли бы быть похожи на русский, или на старославянский, или на древненовгородский, а могли быть ни на что не похожи – репрезентировать собой какой-то особый вариант славянского языка. Но нет, их там просто нет. Так что текст написан просто не на языке, ну и, соответственно, с ним всё, дальше можно не читать.

Всё, на этом мои 30 минут истекли, спасибо за внимание!

Стенограмму подготовила Корнева Юлия

Отчет о Форуме "Ученые против мифов - 2"

Видеозапись выступления:


Catalog gominid Antropogenez.RU