Что говорит о меланезоидах лингвистика?

Количество самих языков никому неведомо, тем более, что на Новой Гвинее острее, чем где-либо стоит вопрос о различении языков и диалектов. Обычно приводится ориентировочная цифра – около восьмисот языков. Большой вопрос – насколько все они родственны?

С одной стороны, различия на уровне больших семей и существование множества языков-изолятов вроде бы свидетельствуют о великой древности их сосуществования на этой территории.

С другой стороны, этнографами зафиксировано быстрое – буквально на глазах – изменение языков в условиях жизни малых изолированных групп.

Н.Н. Миклухо-Маклай был свидетелем случаев, когда оказывалось, что все жители деревни забыли название чего-либо, скажем, некоего растения. В этом случае проблема решалась очень просто: мужчины собирались вместе и придумывали новое слово. Думается, даже без таких крайностей лексический состав мог быстро меняться хотя бы из-за индивидуальных особенностей произношения, если число носителей языка ограничивается парой сотен или даже несколькими десятками человек.

Трофеи охотников за головами Мерауке
Hambly W.D. Craniometry of New Guinea // Field Museum of Natural History, Anthropological Series, 1940, V.25, №3.

Папуасские языки распространены преимущественно в центральных гористых частях Новой Гвинеи и некоторых других островов Индонезии (например, Хальмахеры, Флореса и Тимора) и Меланезии (например, Новой Британии, Новой Ирландии, Бугенвиля и Санта-Крус); австронезийские – на побережье. Хотя строгой связи с географическим положением нет, такое распределение позволяет предположить первоначальное расселение папуасов и позднее – австронезийцев. Насколько вторая миграция затронула антропологию – не очень ясно. Возможны два основных варианта. Во-первых, австронезийцы могли привнести некие культурные новации, за счёт чего распространялись и их языки, но дать сравнительно небольшой генетический вклад в преобладающее папуасское население. Во-вторых, меланезийцы-австронезийцы могли быть достаточно антропологически-родственной папуасам группой, а последующее неизбежное смешение ещё больше снивелировало существовавшие различия.

В первом случае такой новацией точно не было земледелие.

Следы земледелия и даже ирригации зафиксированы на Новой Гвинее для раннеголоценовых времён – около 9 тысяч лет назад, хотя из-за тропического климата не сохранилось никакой органики, позволившей бы определить виды возделывавшихся растений (Golson, 1991; Yen, 1991). Если бы папуасы не знали земледелия до австронезийцев, то вряд ли бы приобрели большую численность (до земледелия она и не была большой, а сейчас на Новой Гвинее папуасы количественно преобладают) в силу очевидно-неравной конкуренции двух типов хозяйства. Охотничье-собирательский образ жизни на Новой Гвинее возможен – примером тому файу и кирикири – жители самых глухих болот, живущих в основном добычей саго, – но крайне проблематичен в силу бедности фауны крупных животных. Возможно, конечно, что прежнее существование было столь тяжко, а преимущества земледелия столь очевидны, что при первом же знакомстве с ним все собиратели разом забросили дедовский образ жизни и отправились окучивать грядки быстрее, чем австронезийцы залезли на прибрежные горы. Однако, известный исторический опыт показывает, что обычно бывает не так.

Собиратели, как правило, до последнего держатся своего образа жизни и переходят к земледелию только тогда, когда собирать уж совсем нечего.

Преобладание папуасов на Новой Гвинее свидетельствует о том, что к моменту прихода австронезийцев их численность уже была высокой, а уровень развития не слишком отличался от привносимого. Судя по тому, что австронезийцы успешно колонизировали побережье Новой Гвинеи и многие другие острова, у них не было особых проблем с биологической адаптацией. Этот фактор потенциально может быть очень важен, ибо он один помешал заселить тот же регион европейцам в более поздние времена, несмотря на их явное техническое и организационное превосходство. Однако, в случае сопоставления австронезийцев и папуасов различия в адаптированности, видимо, не были столь уж резкими.

Предполагалось, что несмотря на отсуствие чёткой связи между языками и антропологией, большинство групп папуасского типа говорят на папуасских языках, а большинство популяций меланезийского типа – на австронезийско-меланезийских. К великому сожалению, проследить краниологические различия между папуасоязычными и австронезийскоязычными группами почти невозможно по причине крайней недостаточности материалов или же вследствие отсутсвия таковых различий. Уже говорилось, что на Новой Британии папуасы по ряду параметров отличаются от меланезийцев, но они же и по тем же параметрам отличаются и от папуасов Новой Гвинеи. К тому же это, по сути, единственный пример; вряд ли он отражает общую тенденцию, скорее – является частным случаем межпопуляционной изменчивости.