English Deutsch
Новости
Мир антропологии

«Давид Ливингстон, миссионер, путешественник и друг человечества»

10 ноября 1871 года знаменитый путешественник Генри Стэнли начал своё изучение Африки со встречи с исчезнувшим там исследователем Дэвидом Ливингстоном. Это событие живо интересовало всю просвещённую Европу. Почему, рассказывает ANTROPOGENEZ.RU.

«Доктор Ливингстон, я полагаю?»

В 1871 году весь европейский мир был обеспокоен судьбой прославленного шотландского путешественника Дэвида Ливингстона. В Африку, где два года назад исчез исследователь, с завидным постоянством отправлялись весьма дорогостоящие экспедиции. Одной из них повезло — руководство Генри Стэнли помогло ей с успехом закончить предприятие, в котором с треском проваливались другие. Сам Стэнли был человеком с судьбой, достойной пера Диккенса. Переживший в детстве нужду и предательство матери, вечно отвергнутый, проповедующий сомнительные идеалы, Стэнли, на первый взгляд, не очень подходил на роль отважного спасителя и покорителя Африки. Самым большим его недостатком была любовь к необоснованному художественному вымыслу, из-за которого до сих пор очень сложно понять, как же на самом деле складывалась судьба этого репортёра из газеты «Нью-Йорк Геральд». Одно известно наверняка: Стэнли был достаточно отважен, изобретателен, одарён и терпелив, чтобы отыскать на огромном плохо изученном материке одного единственного человека. Ливингстон на вид не казался старым человеком: годы и пережитые волнения выдавала только проседь в тёмно-русых волосах и совершенно белая борода. 

- Доктор Ливингстон, я полагаю? 

Стэнли, отправившийся в экспедицию, не в последнюю очередь из-за своего восхищения этим человеком, после общения с прославленным путешественником стал относиться к нему с ещё большим уважением. «Кротость и надежда никогда не оставляют его; никакие страдания, лишения и заботы, даже разлука с родиной и близкими людьми не вызывают в нем жалобы. „В конце концов, все к лучшему“, – говорит он, твердо веря в благость Провидения… Он соединяет в себе мужество спартанца, непоколебимость римлянина и выносливость англосакса. Он дает волю своему юмору, и, когда смеется, смех охватывает его всего. Память Ливингстона достойна изумления; несмотря на то, что четыре года у него вовсе не было книг, он может читать наизусть целые стихотворения из многих английских поэтов. Религия его отличается практическим характером и лишена всякой напыщенности и навязчивости; она проникает собой всю его деятельность и определяет отношения к людям, с которыми он соприкасается. Без ее влияния, при пылком темпераменте и смелости, Ливингстон мог бы казаться жестким; религия его сделала мягким, уступчивым и привлекательным в обращении», - так позже опишет свои впечатления от встречи сам Генри Стэнли. Но Ливингстону было не суждено прочесть эти слова: через два года, в мае 1873-го  он умирает, так и не покинув Африку, ставшую ему, возможно, дороже родины.

«Чтоб было возможно читать, во время работы на фабрике я поместил книгу на самый станок»

Кем, собственно говоря, был Дэвид Ливингстон, и почему его судьба так заботила людей по обе стороны Атлантического океана? Он открыл водопад Виктория, пересёк Африку от Атлантического до Индийского океана, описав все увиденные земли, народы и явления природы. Но самое главное, что он был человеком с большим сердцем, поэтому бесстрашно шёл туда, где не ступала нога европейца и нёс людям принципы добра и милосердия. Ливингстон не считал, что африканец чем-то отличается от европейца, он отстаивал права чернокожих и считал, что они смогут влиться в мировое сообщество. За невиданную доброту и бесстрашие его любили и в самых дремучих африканских племенах, и в самых изысканных английских гостиных. Ненавидели его только работорговцы, против промысла которых путешественник вёл непримиримую борьбу. Но начать, наверное, нужно не с этого, а с далёкого 1813 года, когда в местечке близ Глазго у бедной четы Ливингстонов родился мальчик, первые шаги которого были немного схожи с началом жизненного пути Михаила Васильевича Ломоносова. Так же, как и великий русский учёный, Дэвид Ливингстон начал работать в десять лет: это было необходимо для содержания семьи. Удивительно, но тяжёлая жизнь фабричного рабочего никак не притупила любознательность будущего первооткрывателя. Напротив, когда он скопил немного денег на книги и обучение в местной школе, то начал тратить на классиков и естественные науки большую часть тех немногих часов, которые оставались ему на отдых. Вскоре юный Ливингстон приспособился читать даже во время своей тяжёлой монотонной работы:

«Чтоб было возможно читать, во время работы на фабрике я поместил книгу на самый станок, на котором работал, и читал таким образом страницу за страницей, не обращая внимания на стукотню машин со всех сторон. Этому обстоятельству я обязан неоцененною способностью углубляться в самого себя и совершенно уединяться посреди всякого шума; эта способность была мне чрезвычайно полезна в моих путешествиях между дикарями». 

Пытливый ум будущего путешественника не мог удовлетворяться религиозными объяснениями явлений природы. Фразы, вроде «Бог сотворил скалы» или «Бог сотворил раковины» никак не помогали постигать природу. Но именно книгу, построенную на таких фразах, он впоследствии всю жизнь нёс другим людям. Для африканских народов умение жить в мире и любви было полезнее, чем научные открытия. Сам же Ливингстон писал книги о природе, которая была неведома европейцам так же, как Библия — африканцам. Он был великим посредником между двумя материками, которые, несмотря на близкое соседство, даже не пытались понять друг друга. Ливингстон своей жизнью смог доказать, что никаких непреодолимых преград для сближения нет.

«В этих деревнях не было еще ни одного посланника веры Господней»

Новая жизнь началась в 1840 году, когда корабль с Ливингстоном на борту причалил к африканским берегам. Исследователь понимал, что его настоящее обучение сейчас только начинается. Ливингстон, обладающий глубокими научными познаниями и врачебными навыками, был худым и довольно тщедушным человеком, а с такими физическими данными нечего и думать об изучении дикой Африки. Ливингстон, с юношества знающий латынь, не говорил на языках местных племён, поэтому должен был начать свои лингвистические изыскания заново. Эти проблемы он решал единовременно и довольно радикально: путешественник просто ушёл от своих коллег и отправился жить к дикарям. Но просто это было только на бумаге. На самом деле, практически невозможно представить себе смелость и преданность делу европейского человека, который смог в одиночку уйти в племя туземцев с их дикими обычаями и провести там несколько месяцев. Живя среди африканцев, Ливингстон делил с ними все тяготы существования. Так, однажды он чуть не погиб в пасти льва, когда решил защищать племя вместе с местными мужчинами. Это событие подробно описано в дневнике путешественника:

 

Лев прыгнул ко мне, схватил меня за плечо, и мы оба покатились. Я как теперь слышу страшное рычание льва. Он трепал и тормошил меня как сердитая собака треплет свою добычу. Я так был потрясен, что нравственно совершенно оцепенел; в таком точно оцепенении, вероятно, находится мышь, когда попадается в когти кошки. Я был как в обмороке и не чувствовал ни боли, ни страху, хотя ясно понимал все, что со мной происходило. Я могу сравнить это положение с положением больного, который нанюхался хлороформу и сознательно видит, как хирург отнимает у него член, но не чувствует никакой боли. Я даже мог глядеть без содрогания на страшного зверя, который держал меня под собой. Я полагаю, что все животные находятся под этим странным впечатлением, когда достаются в добычу хищникам, и если в самом деле их состояние похоже на мое в эти ужасные мгновения, то это большое счастье, потому что это облегчает предсмертные муки и ужас смерти.

Лапа льва всею своей тяжестью лежала у меня на затылке; поворотив инстинктивно голову, чтоб избавиться от этого давления, я увидел, что взоры льва были устремлены на Мебальва, который в десяти или пятнадцати шагах в него прицеливался. К несчастью, ружье Мебальва было с кремнем и два раза осеклось. Лев оставил меня, бросился на моего храброго товарища и схватил его за бедро. Затем один туземец, которому я прежде спас жизнь, отбив его от преследования разъяренного буйвола, пустил в льва стрелу. Взбешенный лев оставил свою вторую жертву, схватил дикаря за плечо и верно разорвал бы в куски, если б не упал возле него мертвым, вследствие двух смертельных ран, сделанных моими пулями. Все это происшествие было делом нескольких секунд, но последние усилия львиной ярости были ужасны. Чтоб уничтожить след предполагаемого колдовства, дикари на другой день сожгли убитого льва на большом костре; лев был огромный; дикари уверяли, что они еще никогда не видали львов такой величины.

Это была не последняя встреча путешественника с королём зверей. Тогда лев сломал учёному руку в нескольких местах, но она вскоре восстановилась. А вот в 1844 году всё закончилось трагичнее: животное повредило левую руку Ливингстона так, что она навсегда осталась искалеченной. Исследователю даже пришлось научиться стрелять с другого плеча. 

Конечно, из этого не очень долгого, но очень полезного путешествия, Ливингстон не мог не вернуться другим человеком. Он стал сильнее и выносливее, научился ладить с туземцами и жить среди них. Но его цели оставались всё такими же: нести милосердие Слова Божьего в сердца дикарей. Изменять людские души, не живя с ними одной жизнью, невозможно, поэтому путешественник устраивает станцию в непосредственной близости с местными племенами. Он активно участвует в их жизни, помогает местным правителям возвращать себе незаконно отобранную власть. Ливингстон понимал, что только дружба с главными людьми племён поможет ему распрстранить христианство на всю общину. Одним из первых обращённых стал вождь племени бечуанов Сечеле. Но, увы, соплеменники не разделили выбор своего главы: они обвиняли Ливингстона в колдовстве, из-за которого их земли посетила страшная засуха, оставленные жёны Сечеле, оказавшись в весьма затруднительном положении, сделались страшными врагами христианства. Но для путешественника важно было то, что африканец, которого европейский человек считает дикарём, может точно так же понять Священное Писание и жить, всем сердцем чтя заповеди.

«Мы с женой старались приобрести любовь всех нас окружающих, помогая им в телесных страданиях»

Рассказывая о жизни Дэвида Ливингстона, совершенно несправедливо обойти вниманием человека, который стал для него самым верным и самоотверженным помощником — его жену Мэри. Истории о том, как она, беременная, с уже родившимися детьми, преданно шла за мужем в глубь континента, жила среди дикарей, обучала их наравне с самим Ливингстоном, почти так же невероятны, как приключения  самог? великого путешественника. Мэри была дочерью другого известного африканского миссионера, Роберта Моффата. С таким воспитателем ей было сложно избрать другую судьбу, но вряд ли мисисс Ливингстон жаловалась на свою жизнь: она ловко выполняла всю работу по дому, начиная с выпечки хлеба и заканчивая плетением корзин, и с радостью занималась обучением женщин и детей тех племён, которые давали им с мужем приют: 

После обеда и часового отдыха около жены моей собирается около сотни малюток; она им показывает что-нибудь полезное; все дети с удовольствием ждут этих минут детских школьных собраний и учатся с большим прилежанием.

Мэри полностью поддерживала своего мужа: его цель была и её целью.

Мы с женой старались приобрести любовь всех нас окружающих, помогая им в телесных страданиях. Миссионер не должен ничем пренебрегать; малейшая услуга, ласковое слово, приветливый взор, все доброе — вот в чем состоит единственное оружие миссионера. Оказывайте милосердие самым отъявленным противникам христианства, помогая им в болезнях, утешая их в горести, и они сделаются вашими друзьями. В таких случаях вернее всего можно рассчитывать на любовь за любовь. 

Жизнь среди туземцев явно приносила радость супругам, но, по злой иронии судьбы, устанавливающиеся связи между дикарями и европейцами разрушили как раз те люди, что называли себя христианами. Буры — потомки переселенцев из Голландии — имели отвратительную привычку использовать африканцев как скот. Ливингстоны этому всячески сопротивлялись, но что могут два человека против целой колонии? Супругам пришлось отправиться дальше, в пустыню Калахари. Вместе с родителями тяготы пути разделяли уже трое детей.

«Я открою Африку или погибну»

Несмотря на то что эти места, скорее, можно назвать степью, все участники экспедиции страдали от недостатка воды. Но местные жители (жуткие дикари, по версии европейцев) снова были крайне гостеприимны, и не только не позволили путешественникам погибнуть в тяжёлых условиях, но и помогли им совершить географическое открытие — 1 августа 1849 года семейство Ливингстонов стали первыми европейцами, побывавшими на озере Нгами. Исследователь хотел проникнуть за озеро в племя, принадлежащее другу Сечеле, тоже обращённому христианину, Себитуане, но сделать это без помощи самого вождя он не смог. И снова началось изнурительное путешествие, на этот раз по болотам, во время которого несчастные дети имели все шансы погибнуть если не по вине дикой природы, то от недостатка воды. Дух их матери не дрогнул: она глубоко переживала за здоровье своих малышей, но никогда не упрекала мужа, не выражала желания уйти в более безопасное место. Даже терпение её отца, тоже миссионера не выдержало: он настаивал на том, что бы его дочь с детьми перестала сопровождать Ливингстона, но Мэри упрямо шла дальше. Это стало большой удачей для путешествия:  Себитуане принял решимость Ливингстона взять семью с собой как знак большого доверия. Эта благосклонность не могла не помочь распространению христианства на землях за Нгами. Вероятно, племя Себитуане, макололо, стало одним из самых больших достижений Ливингстона как миссионера: люди здесь довольно охотно принимали христианство и позволяли исследователю использовать их земли как базу для подготовки путешествий в глубь материка.

Ливингстон, всё это время боровшийся с работорговлей, решил открыть путь из Центральной Африки к Атлантическому океану, чтобы облегчить торговые связи для местных жителей. Такая деятельность не могла не обострить его отношений с бурами. Положение стало настолько опасным, что путешественник наконец понял: семью нужно отправить в Шотландию. В это время деятельность Ливингстона обретает всё больше черт одержимости, свойственной великим: ни лихорадки, ни жуткие погодные условия, ни явная враждебность не останавливают путешественника от движения вперёд и чтения проповедей. В 1853 году он заключил смысл всей своей жизни в одной ёмкой фразе: «Я открою Африку или погибну».

«Христианство, торговля и цивилизация»

Ливингстон упрямо искал дорогу к Атлантическому океану. Его спутниками стали люди из племени макололо, которые пошли с ним вдоль реки Замбези. Этот длинный путь закончился 31 марта 1854 года в португальской колонии Сан-Паулу-ди-Луандо, откуда больной лихорадкой исследователь вполне мог отправиться домой, к семье. Но он обещал, что лично вернёт всех туземцев обратно в племя, что и исполнил, ровно через год вернувшись в столицу макололо, Линьянти. Он открыл торговый путь, о котором мечтал, получил за это благодарность местных жителей и золотую медаль Лондонского географического общества. Ливингстон стал героем двух материков, навсегда вписал своё имя в историю и мог с чистой совестью отправиться на покой. Но он был недоволен: открытый путешественником путь был слишком опасен, поэтому он отправился на восток, искать другую дорогу к цивилизации. Эта экспедиция не состоялось бы без помощи сына Себитуане, Секелету, ставшему к тому времени вождём племени. Он дал путешественнику большой отряд, провизию, запас стеклянных бус, которые использовались во многих частях Африки вместо денег. Этот поход открыл для европейцев водопад, названный Ливингстоном в честь королевы Виктории. Там теперь стоит памятник великому путешественнику, на котором высечен его знаменитый девиз: «Христианство, торговля и цивилизация». 20 мая 1856 года экспедиция достигла устья реки Замбези, тем самым завершив грандиозное путешествие Дэвида Ливингстона от побережья Атлантического к побережью Индийского океана. Он стал первым человеком, представившим себе Африку как материк в форме блюда с приподнятыми к океану краями. Исследователь мог вернуться домой, хотя, как показывает история, он не считал свою миссию завершённой. Впереди были ещё две экспедиции.

«Я утверждаю, что сделанное этим человеком не имеет себе подобного»

Вряд ли скромный учёный был готов к тому приёму, который ждал его на родине. Это был фантастический успех. Королевское географическое общество устроило собрание, на котором все учёные хором восхищались храбростью путешественника, совершенством его работ по описанию материка и его высокими моральными принципами, которые не позволили Ливингстону нарушить слово, данное туземцам. На эти речи исследователь отвечал так, как и следовало смиренному христианину: он просто выполнял свой миссионерский долг, его успехи есть лишь воля Божья. Записи в дневниках говорят о том, что это не было ложной скромностью: Ливингстон действительно верил в то, что все его успехи следует рассматривать как милость Бога. Несмотря на то что библейские объяснения явлений природы путешественника не устраивали, он оставался искренне верующим человеком, без чего его миссия действительно не могла иметь такого успеха. Признание на родине позволило Ливингстону обеспечить семью. Его книга «Путешествия и исследование миссионера в Южной Африке», написанная простым, безыскусным, соответствующим характеру Ливингстона языком, разошлась рекордным тиражом в 70 000 экземпляров. Любой бы на этом успокоился, но сердце путешественника уже вновь было в Африке. Он взял вырученные деньги, верную жену, младшего сына и в марте 1858 года отправился назад.

«Совсем устал...»

Теперь всё было иначе. Ливингстон приплыл в Африку уже не никому не известным молодым человеком без особых средств, а британским консулом в районе Замбези и главой хорошо снаряжённой экспедиции. Но, несмотря на это, второе путешествие Ливингстона получилось скорее неудачным. Учёный планировал плавание по Замбези, но ему помешали речные пороги и водопады. Лишь позднее учёные оценили вклад экспедиции в описании реки Шире, которая является северным притоком Замбези. Ливингстон выяснил, что долина реки представляет собой плодородные и здоровые территории, на которых вполне можно расположить переселенцев. Но эти результаты были осмыслены уже позже, во время же самого путешествия плавание по Шире не представлялось особенно удачным, потому что тоже прервалось встречей с водопадами.

Удачей можно было бы считать открытие и исследование озера Ньяса, но и здесь всё не прошло гладко: экспедиция не смогла открыть такой путь к озеру, который не перекрывали бы португальцы. Да и само исследование, проводимое совместно с братом Ливингстона, оборвалось из-за недостатка провизии.

Крест на этой экспедиции поставил несчастный случай, произошедший с миссионерами, которых отправили два известнейших английский университета. Они переправлялись по Шире, но по дороге потеряли все свои припасы, заболели лихорадкой и умерли. Это привело Ливингстона в отчаяние: он понимал, что экспедиция провалена и другого шанса продолжить изучение Африки и борьбу с работорговцами (которым явно покровительствовали португальцы) может не быть. Окончательно сломил дух путешественника вечер 27 апреля 1862 года: от лихорадки умирает его жена Мэри. Существует мнение, что Ливингстон не достаточно сильно любил свою семью из-за всепоглощающей страсти к работе, но дневниковые записи в этот день говорят об обратном: Ливингстон впервые в жизни мечтает о смерти. Священник, бывший при супругах в момент их прощания, вспоминает, что великий путешественник рыдал, как ребёнок, над телом верной подруги. В тот же самый день, но одиннадцатью годами позднее он сделает свою последнюю запись, начинающуюся со слов: «Совсем устал...». В письмах родным, последовавшим после смерти Мэри, Ливингстон показывает то же опустошение, что и перед собственной смертью, но в его дневниках только рабочие пометки. Душевная сила путешественника была столь велика, что вскоре он вновь начинает заниматься делами экспедиции. Но вряд ли они приносят ему облегчение: во время путешествия по Шире он видит, что некогда плодородные долины разорены разбойниками и засухой.

Ливингстон отчаянно пытается просить помощи у португальского и английского правительства, но, как это часто случается в подобных случаях, всё заканчивается бесполезной перепиской, а затем экспедицию и вовсе отзывают. На обратном пути, во время половодья Замбези Ливингстон с сожалением отмечает, что её вполне можно исследовать, если выбрать правильное время и умелую команду.

«Для меня это было своего рода смертным приговором»

На фото - Генри Стенли (справа) и его слуга Калулу (слева)
На фото - Генри Стенли (справа) и его слуга Калулу (слева)

Он возвращается в Англию в 1864 году. Во время написании второй книги, «Повести об экспедиции к Замбези и её притокам», и подготовки к третьей экспедиции, которую ему, ввиду заслуг, всё-таки помогли организовать, приходит ещё одно скорбное известие. В США, сражаясь на стороне освободителей негров, погиб старший сын Ливингстона, Роберт. В 1865 году исследователь хоронит и мать, после чего навсегда покидает Англию. 

Новой целью исследователя стало изучение центральных водоразделов Африки и поиски истоков Нила. Возвращение на любимый материк и обдумывание фронта работ вернули Ливингстону жизненные силы, подорванные печальными событиями на родине. Начало пути ознаменовалось тревожным сигналом: на отряд напало местное племя нгони, заставив некоторых участников экспедиции бежать, а затем рассказывать, что учёный погиб. Это сообщение, вкупе с сообщением о том, что Ливингстон всё-таки жив и продолжает движение в глубь Африки, вновь заставило всю передовую общественность следить за событиями, которые становились всё более и более трагичными. 

Начало 1867 года знаменуется следующей записью в дневнике:

«С каждым шагом я чувствую, как у меня болит грудь и как я слабею; я едва в силах идти, между тем как прежде всегда был впереди всех. У меня беспрерывный звон в ушах, и я не могу даже слышать стука моих часов». 

Разбитого болезнью исследователя не останавливает даже потеря чемодана с медикаментами, и он идёт дальше, оставляя озеро Танганьика за спиной. 1868 год становится годом открытия двух великих африканских озёр - Бангвеулу и Мверу. Но исследователь очень болен, поэтому он вынужден, воспользовавшись помощью арабских торговцев, вернуться к Танганьике. К тому же, Ливингстон рассчитывает прочесть известия от родных, которые он не получал уже два года. По дороге воспалённое сознание исследователя рисует ему деревья с корой из человеческих лиц или его собственный труп, но, несмотря ни на что, он добирается до Уджиджи, города на берегах Танганьики, и даже начинает поправляться. Примерно в это время европейцы перестают получать письма от Ливингстона. Их живой интерес вполне очевиден: путешественник и раньше был весьма популярной фигурой, трагические же события последней экспедиции только усилили общественное участие. Такой отчаянный авантюрист, как Генри Стэнли, просто не мог отказаться от славы спасителя великого путешественника. Точно так же, как он не мог им не восторгаться.

Но пока Генри Стэнли даже не собирался в свою прославленную экспедицию, медленно умирающий Ливингстон упорно двигался на запад. Он опять стал первым европейцем в тех краях, к апрелю 1871 года достигнув притока Конго, Луалабы. Но это современные люди знают, что Луалаба — приток Конго, для Ливингстона же это был очень важный вопрос, на который он, увы, по состоянию здоровья так и не смог ответить. Географию Луалабы расскажет миру Генри Стэнли, но уже после смерти доктора Ливингстона.

«Мой долг не указывает мне возвращения домой, и потому я остаюсь»

Молодой журналист в это время успешно налаживает отношения с коренными жителями Африки – правда, к сожалению, на совсем иных основаниях, нежели Ливингстон. Стенли ценил силу, а не доброту. Но факт остаётся фактом: корреспондент нашёл Ливингстона. Он уговаривал старого учёного вернуться, но тот был непреклонен: великий путешественник свою последнюю экспедицию ещё не закончил.

Его всё ещё волновала Луалаба: в погоне за ответом на вопрос о её географической принадлежности Ливингстон подхватил малярию, которая его погубила. 1 мая 1873 года смерть забрала, вероятно, величайшего из исследователей Африки во время молитвы. Всю глубину потери и силу благодарности современники выразили в церемонии погребения. Потрясённые гибелью «Великого льва» (как называли учёного в Африке), его темнокожие спутники сохранили тело путешественника с помощью соли, чтобы оно могло доехать до родины. Похоронная процессия шла девять месяцев, отбивая тело путешественника от дикарей и животных. Вместе с останками Ливингстона к английскому кораблю двигались и его бесценные записи, которые тщательно охранялись участниками процессии (увы, с африканцами в порту обошлись скверно, никуда не пустили и даже не накормили). Но целиком путешественник домой не вернулся: его сердце похоронили в Африке, там, где оно было и во время его жизни. На родине же великий путешественник нашёл последний приют в Вестминстерском аббатстве 18 апреля 1874 года. Его надгробная эпитафия лучше тысячи слов говорит о том, кем был доктор Дэвид Ливингстон, за что он сражался и за что умер.

Перенесенный верными руками через сушу и море, покоится здесь

ДАВИД ЛИВИНГСТОН, миссионер, путешественник и друг человечества.

Тридцать лет его жизни были посвящены неутомимому стремлению распространить Евангелие среди народов Африки, исследовать неразгаданные тайны и уничтожить торговлю невольниками, опустошающую Среднюю Африку.


Юлия Попова


Интересно

«Для человека, не искушенного в естественной исто­рии, прогулка по сельским местам или берегу моря по­добна посещению галереи, наполненной дивными творе­ниями искусства, из коих девять десятых обращены к стене. Преподайте ему начала естественной истории, и вы снабдите его каталогом тех шедевров, которые достой­ны быть повернуты и открыты взору». 

Гексли Томас, цит. по: Уильям Ирвин. Дарвин и Гексли. М., «Молодая Гвардия»,1973 г.,с. 47.

Catalog gominid Antropogenez.RU