English Deutsch
Новости
Мир антропологии

Язык хоббитов: во что мы верим, но не можем доказать

Эта книга - о самых невероятных, оригинальных научно-фантастических идеях, которые в будущем, возможно, станут реальностью. Лучшие умы XXI века предлагают необычное видение возможностей науки, делятся смелыми и интересными гипотезами. С позволения издательства «Альпина нон-фикшн» портал АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ публикует идеи учёных, связанные с эволюцией, археологией и лингвистикой, из книги «Во что мы верим, но не можем доказать».

Джаред Даймонд

Джаред Даймонд — эволюционный биолог, профессор географии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, автор книг «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ» и «Коллапс: Почему одни общества выживают, а другие умирают», которая принесла ему Пулитцеровскую премию. Участник исследовательских проектов в Северной Америке, Южной Америке, Африке, Азии и Австралии. Участник 21 экспедиции на Новую Гвинею и близлежащие острова для изучения экологии и эволюции разных видов птиц.

Когда люди завершили расселение по разным континентам? Я уверен, хотя пока не могу этого доказать, что впервые люди достигли побережья Северной Америки, Южной Америки и Австралии совсем недавно — во время или в конце последнего ледникового периода. Точнее, я думаю, что в Северной Америке они появились около 14 тыс. лет назад, в Южной Америке — около 13,5 тыс. лет назад, а в Австралии и Новой Гвинее — примерно 46 тыс. лет назад. Через несколько столетий после появления человека на этих континентах вымерли почти все крупные животные.

Мое предположение основано на том, что сегодня нам известны миллионы мест в Африке, Европе и Азии, где найдены несомненные признаки человеческого присутствия, датированные миллионами лет. Но в Америке и в Австралии до сих пор не найдено свидетельств присутствия человека более 100 тыс. лет назад. Неоспоримые свидетельства человеческого присутствия около 14 тыс. лет назад появляются внезапно во всех 48 штатах США. В различных регионах Южной Америки и в сотнях мест в Австралии вскоре после этого обнаруживаются стоянки человека в период от 46 до 14 тыс. лет назад. Свидетельства существования вымерших крупных млекопитающих на этих континентах — слонов, львов, гигантских ленивцев в Америке и гигантских кенгуру и гигантских, в тонну весом, варанов в Австралии — исчезают в течение этих нескольких столетий. Напрашивается вывод: люди достигли побережья этих континентов, быстро расселились на них и с легкостью уничтожили всех крупных животных — животных, которые никогда не видели людей и поэтому беспечно подпускали их к себе, как до сих пор поступают животные на Галапагосских островах и в Антарктике.

Но австралийские и американские археологи не спешат соглашаться с этим очевидным выводом по нескольким причинам. Они изо всех сил пытаются доказать более раннее присутствие человека, потому что подобное открытие стало бы настоящей революцией. Каждый год археологи объявляют о том, что обнаружили следы более ранних поселений, но доказательства каждый раз оказываются неполными или сомнительными. О них быстро забывают, их сменяют новые «открытия». Все это напоминает мне мифологическую Гидру — на месте отрубленной головы вырастают две новые. В Америке найдено всего несколько свидетельств того, что вымершие крупные животные нападали на людей. В Австралии и Новой Гвинее таких свидетельств вообще не обнаружено; если бы охота закончилась через несколько десятилетий (потому что вымерла добыча), можно было бы ожидать найти очень немного таких мест по сравнению с количеством естественных захоронений, возникших в течение сотен и тысяч лет.

Каждый год студенты, изучающие археологию и палеонтологию, находят в Африке, Европе или Азии места, неопровержимо доказывающие присутствие древнего человека. Каждый год мы слышим заявления о том, что подобные места найдены в Америке и Австралии. Но всегда оказывается, что доказательства не соответствуют условиям, принятым для подобных открытий в Африке, Европе или Азии. Большие животные этих континентов выжили, потому что за миллионы лет научились бояться человека-охотника — ведь его навыки развивались очень медленно. Большие животные Америки и Австралии вымерли, потому что при первой же встрече столкнулись с умелыми и хорошо вооруженными охотниками.

Для меня ситуация очевидна. Сколько еще неубедительных заявлений нужно, чтобы мои коллеги перестали сопротивляться очевидным фактам? Я не знаю.

Ведь газетный заголовок «Сенсация! Мы опровергли общепринятую парадигму американской археологии» звучит гораздо увлекательнее, чем «Ничего нового, всего лишь очередная неудачная попытка опровергнуть общепринятую парадигму».

Тимоти Тейлор

Тимоти Тейлор — британский археолог, автор книг «Предыстория секса» и «Погребенная душа». Преподаватель факультета археологии Университета Брэдфорда (Великобритания). Автор исследований, посвященных поздним доисторическим обществам Евразии.

«Вся наша жизнь — она так правдоподобна, что вроде какая-то пленка на глазах, но случайный толчок — и перед тобой черт знает что», — пишет Том Стоппард в пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».

Я верю, хотя и не могу этого доказать, что в доисторическую эпоху человечества каннибализм и рабство были обычным делом. Эти гипотезы не находят полной поддержки научного сообщества, и каждый из этих феноменов вызывает крайне противоречивые мнения. Их эмпирический «след» в археологии остается сомнительным и неубедительным.

Ученые не любят таких слов, как «истина» и «вера». Истинным можно назвать лишь то, что можно доказать в соответствии с некими общепринятыми критериями. В целом, наука не верит в истину — точнее, наука не верит в веру. Научное понимание можно трактовать как наилучшее соответствие данным, полученным в рамках текущих ограничений (и инструментальных, и философских). Если бы наука делала из истины фетиш, то была бы религией, но она таковой не является. Однако в условиях, которые Томас Кун назвал «нормальной наукой» — в противоположность интеллектуальному возбуждению, которое вызывает сдвиг парадигмы, — большинство ученых, кажется, заняты тем, что больше похоже на религию. Их лучшие догадки быстро превращаются в общепринятые теории, а эти теории становятся предметом веры. И если ученый говорит вам, что «истина — это...», можете уходить. Лучше найти священника.

Археологи нынешнего поколения склонны считать, что истина о каннибализме и рабстве заключается в том, что у того и другого есть четкие исторические границы; то и другое — довольно редкие культурные феномены. Отчасти это реакция, направленная против реальных и воображаемых предубеждений викторианской эпохи и империализма против «примитивных дикарей», а отчасти — похвальная попытка создать более жесткие критерии доказательств, чтобы отбросить туманные предположения и романтические мифы о прошлом. Поэтому лишь небольшое количество примеров и свидетельств считаются достоверными. Но здесь я в самом начале вижу проблему.

Если мы откажемся от привычных ожиданий и предположим, что покупка людей за деньги может оказаться первой формой владения собственностью («скрытое рабство в семье», как красноречиво писали Маркс и Энгельс), а употребление в пищу умерших представителей своего вида (как делают многие позвоночные) имеет смысл с точки зрения выживания и конкуренции, то в таком случае археологи должны эмпирически установить времена и места, где рабство и каннибализм прекратили свое существование. Единственная причина, по которой до сих пор мы настаивали на подтверждении, а не на опровержении существования этих феноменов, заключается в том, что оба они сегодня кажутся нам дикостью — а мы весьма высокого мнения о собственной природе. Это весьма примечательно. Меня больше всего интересует, каким образом в человеческой культуре возникли сдерживающие механизмы и правила взаимного уважения, благодаря которым у нас и возникают столь рафинированные сомнения.

Кристин Финн

Кристин Финн  — археолог и журналист, живет в Риме. Приглашенный партнер факультета археологии и антропологии Университета Бристоля (Великобритания). Автор книг «Ушедшая поэтика» и «Артефакты: археолог в Кремниевой долине».

Я верю, что современный человек использует далеко не все свои когнитивные способности. Но чтобы это доказать, нужны как раз чувственные способности — интуитивные предчувствия, которые были свойственны архаичному человеку. Такое расширение сферы чувственного восприятия не означает отрицания роли здравого смысла, но при этом большое значение имеют интуиция, поэтика тела.

Джон Макуортер

Джон Макуортер — лингвист, старший партнер Манхэттенского института и автор нескольких книг, в том числе «Исследуя креольский».

Не так давно, исследуя языки Индонезии для своей новой книги, я случайно обнаружил на одном острове несколько малоизвестных языков, гораздо более простых, чем можно было бы ожидать. Почти все языки мира сложнее, чем нужно; они тысячелетиями несут в себе лишний багаж, просто потому что могут это делать. Например, в большинстве языков Индонезии довольно много приставок и /или суффиксов. В их грамматике часто существуют более тонкие нюансы между активными и пассивными формами, чем в европейских языках, и так далее.

Но есть несколько языков — кео, нгада, ронгга, — в которых вообще нет приставок и суффиксов. Также в них нет тонов, как во многих других индонезийских языках. Нужно сказать, что языки, которые существуют сотни лет и в которых нет приставок, суффиксов или тонов, очень редки. Но когда мы их находим, они образуют целые группы, состоящие из близких вариантов друг друга. Но здесь я обнаружил всего несколько языков, странным образом контрастирующих с сотнями соседних. Одна академическая школа утверждает, что языковые изменения могут происходить случайно. Но мой исследовательский опыт убедил меня, что подобные контрасты связаны с историей общества. Сказать, что «аскетичные» языки существуют наряду с такими пышно декорированными, как, скажем, итальянский, — все равно что сказать, будто нелетающие птицы киви не летают просто по случайности, а не потому, что их окружающая среда такова, что им нет нужды летать.

Я несколько месяцев ломал голову над этими языками. Как они сохранились? Почему они пошли по такому странному пути развития? Почему они так отличаются от соседних языков? Почему они сохранились именно здесь?

И разве не примечательно, что остров, где говорят на этих языках, — это тот самый Флорес, который в прошлом году пережил свои пятнадцать минут славы: здесь были найдены скелеты «маленьких людей». Антропологи предположили, что это был еще один вид человека. Возраст этих скелетов — около 18 тыс. лет или больше, и местные легенды повествуют о том, что давным-давно «маленькие люди» жили рядом с современными людьми. Эти «маленькие люди» говорили на своем собственном языке и могли «повторять» слова из языка современных людей.

Согласно легендам «маленькие люди» обладали примитивными лингвистическими способностями, но судить об этом трудно. Для неподготовленного человека, не знакомого с достижениями антропологии XXI века или с современной лингвистикой, незнакомый язык вполне может показаться примитивным лепетом.

Я «знаю» (очень условно), но не могу доказать (пока) вот что: языки кео, нгада и ронгга пошли по столь странному пути развития, потому что язык, от которого они произошли, — такой же сложный, как и другие современные языки Индонезии, — был вторым языком для «маленьких людей». И они его упростили. Обычные учебные программы французского или испанского, например, предлагают весьма упрощенные версии этих языков — людям, осваивающим язык в зрелом возрасте, обычно не удается в совершенстве овладеть им.

Поэтому я могу предположить, что постепенно, со временем, «маленькие люди» становились членами общества современных людей острова Флорес — возможно, занимая в нем подчиненное положение. Дети современных людей слышали упрощенную речь маленьких людей так же часто, как и речь своих взрослых родственников.

Подобный процесс, например, объясняет, как родился язык африкаанс — упрощенная версия голландского. В Африке голландские колонизаторы нанимали бушменов пасти стада и нянчить детей. Поэтому их дети знали не только родной голландский, но и его упрощенный вариант, на котором говорили слуги бушмены. Очень скоро на этом упрощенном голландском стали говорить все, и появился африкаанс.

Эволюцию языков часто сравнивают с эволюцией животных и растений. Я считаю, что здесь есть одно важное отличие: в процессе эволюции животные и растения могут развиваться как в сторону усложнения, так и в сторону упрощения, в зависимости от условий окружающей среды. Языки же не эволюционируют в сторону упрощения, если только для этого нет каких-либо факторов, связанных с историей общества.

Языки всегда тяготеют к уже существующим, таким как русский, китайский или навахо. Они превращаются в кео и нгада, африкаанс или в креольские языки, например, папьяменту или гаитянский, или даже в английский, только в результате таких факторов, как принудительный труд и переселение этнических групп. Может быть, к этому списку можно добавить и контакты между представителями разных биологических видов!


Книга «Во что мы верим, но не можем доказать» на сайте издательства


Интересно

Древнегреческий историк Фукидид (454 - 396 до н.э.), во имя исторической правды решительно отвергает все мифическое и сказочное. «События войны я не считал уместным излагать так, как услышал о них от первого встречного, или руководствуясь своим личным мнением; я присутствовал при них лично или, узнав от других, рассмотрел их одно за другим с максимально возможным усердием. Это было трудным делом, потому что очевидцы передавали события по-разному, как подсказывала им память и расположение к одной из воюющих сторон. Возможно, отсутствие сказочного сделает повествование менее привлекательным для аудитории, но мне будет достаточно, если его сочтет полезным тот, кто пожелает получить ясное представление о случившихся событиях и тех, идентичных или похожих, которые в том же самом или подобном виде могут произойти по свойству природы человека». Источник

Catalog gominid Antropogenez.RU