English Deutsch
Новости
Эксперты отвечают

«Мой день продолжался 36 часов»

О чём спросить знаменитого учёного? Мы решили поговорить с живым классиком археологии Львом Клейном о его жизни и творчестве. Получилось очень вдохновляющее интервью. Как учёный планирует свой день, как ему удается не погрязнуть в рутине, кого он считает главными отечественными лжеучёными и выбрал бы он свою профессию, будь снова подростком - читайте в материале АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ.

- Лев Самуилович, добрый день! Вы очень дороги нам и нашим читателям, и мы бы хотели побольше узнать о вашей карьере и жизни. Скажите, пожалуйста, кто вас вдохновлял на занятие наукой? Может быть, профессора, у которых вы учились, или знаменитые археологи, с которыми вам довелось встретиться? 

О моей жизни написано порядочно, так что узнать можно из литературы. Есть ругательная книга (D. Фомин «Голый конунг»), есть хвалебная (St. Leach «A Russian perspective of theoretical archaeology. The life and work of Leo S. Klejn»). Есть мои мемуары «Трудно быть Клейном», вышедшие двумя изданиями (питерским и донецким) – это сведения из первых рук.

Профессора, у которых я учился – прославленный В. Я. Пропп, знаменитый М. И. Артамонов, да и другие, которых я слушал, будучи студентом (Б. Б. Пиотровский, А. П. Окладников, М. П. Грязнов и др.), конечно формировали мою стезю в науке, но сказать, что именно они и только они вдохновляли меня, не могу. Скорее меня вдохновляли проблемы, стоявшие перед наукой, и перспективы их решения. А в понимании и реализации этих проблем сказывалась и деятельность этих учителей и, может быть, еще больше образы из истории науки, нашей и мировой, история науки – Монтелиус, Софус Мюллер, Чайлд, Шлиман, Городцов… В том числе и образы неоднозначные – Косинна, Рыбаков. Конечно, очень вдохновляла атмосфера большой науки в Ленинграде – Петербурге, дискуссии, успехи друзей и учеников.

- Вы занимались наукой при советской власти. Расскажите, пожалуйста, каково было работать археологом в СССР? Что изменилось с тех пор? 

Как и многие другие науки, имеющие дело с социокультурной сферой, археология испытывала тяжкий гнет догматической идеологии. Она была отрезана от мировой науки, работала в изоляции. Многое было запретно – скажем, миграции. Нечто иное было обязательно – матриархат, примат материального над духовным и т. п. Нужно было признавать догмы столетней давности, давно опровергнутые мировой наукой. Работать приходилось в этих пределах – между запретами и обязательными положениями. Контакты с иностранными коллегами были тоже под запретом.

С другой стороны, для московских и ленинградских археологов были открыты материалы ряда периферийных областей тогдашнего СССР, книги были дешевы, некоторые раскопки государство щедро финансировало.

Сейчас догматическое воздействие советского марксизма снято, контакт с мировой наукой восстановлен, археологов не загоняют в концлагеря за их научные взгляды, работать можно гораздо более свободно. Но восстановление тоталитаризма возможно, силы жаждущие этого значительны, полного ощущения светлых перспектив нет. В новой ситуации многое изменилось к худшему. Я уж не говорю о том, что для москвичей и петербуржцев закрылся широкий доступ к древностям Украины и Закавказья. Нарушены связи между наукой России и ее бывших периферий – Украины, Закавказья, Средней Азии. Даже книгообмен центров с областями самой России – Сибирью, например, - сломан. Финансирование археологии вообще у нас резко упало, а поездки за рубеж для ученых стали свободнее, но экономически если не труднее, то и не легче.

- Если бы удалось изобрести машину времени, и вы снова стали подростком… Вы бы опять пошли в археологию или выбрали что-то иное? 

Не знаю. Ведь выбор определяется способностями, склонностями и возможностями, а последние от меня не зависят, это дело случайности (по крайней мере, мой выбор определялся так). Я первоначально поступал на филологию, интересовался фольклористикой. Потому и стремился к Проппу. Археологией занялся, исходя из интереса к происхождению фольклорных мотивов, а когда мне был отрезан путь на филфак, по совету Проппа подался на истфак, на археологию, и долго занимался на двух факультетах одновременно. Археология перевесила в конце, по сложившимся обстоятельствам. Но, как Вы знаете, всю жизнь делал длинные экскурсы в филологию, антропологию и историю.

- Как вы организуете свой день? Наверное, большая часть уходит на написание новых статей и книг?

Организация дня у меня была разной в разные периоды жизни. Когда я работал в Университете, естественно всё подстраивалось под расписание занятий. Ведь лекционная нагрузка у советских преподавателей была чрезвычайно велика. Когда я был аспирантом, я сделал себе свое деление времени на дни. Мой день продолжался 36 часов: 24 часа сплошного сидения над литературой, 10 часов сон, 2 на всё остальное. Очень было продуктивно, хотя, наверное, и разрушительно для здоровья. Когда оставил преподавание – тоже свободное расписание, но уже с нормальным днем. В 7 встаю, в 10 -11 ложусь. 

Сказать, что всё время уходит на написание книг и статей, не могу. Я как раз пишу очень мало и скупо. Большую часть времени, отводимого на занятия, уходит на продумывание проблемы, поиски нужных материалов, сортировку материала, анализирование, раскладывание таблиц и карточек, упорядочивание, вычерчивание схем и таблиц, карт. На всё то, что в книгу, может, и не попадет, а определит ее содержание. Словом, многие представляют себе нашу деятельность состоящей из двух этапов: 1) постановка задачи и сбор материала, 2) написание работы. У некоторых это в самом деле так – это если работа вторична и несамостоятельна. Если подходить серьезно, то между постановкой задачи и написанием статьи или книги, лежит основной этап – исследование. На него уходит основное время. 

Для проверяющих это очень трудно уловимо. Внешне ученый вроде бы ничего не делает. Он думает, мыслит.

- У многих учёных есть проблема - они погрязают в рутине и теряют вдохновение. Подскажите, пожалуйста, как этого избежать.

Ну, прежде всего необходимо, чтобы сохранялись стимулы к научной работе, а это зависит от общей ситуации с наукой в стране или регионе, также от личных обстоятельств ученого. А вот конкретные психологические средства, помогающие восстанавливать вдохновение при всяком начале работы, могу подсказать. Это два фактора. Первое – очень удобное устройство рабочего места, чтобы оно влекло к работе, а второе – постоянный режим работы. Они позволяют выработать условный инстинкт: сел на место в одно и то же время – и сразу пришло вдохновение.

- А чем вы увлекались, кроме науки, и чем увлекаетесь сейчас?

Увлекался разными вещами: много занимался музыкой – в детстве концертировал, играл на рояле с оркестром, в юности руководил ансамблем. Немного позанимался современными танцами. Играл в волейбол. Неплохо рисовал – был карикатуристом. Занимался общественной деятельностью – в молодости руководил университетским СНО. Но с возрастом интересы сужались, концентрировались на науке.  

- До последнего времени вы активно полемизировали с лжеучёными, такими, как Анатолий Клёсов. Какие способы эффективной борьбы с лженаукой вы можете назвать? А какие способы вы считаете неэффективными? 

С ними лучше всего бороться путем просветительской работы, публичным разоблачением в СМИ. Особенно важно доказать властям ложность и вредность их учений, потому что власти падки на легкие и простые решения сложных вопросов, а когда эти лжеучения обретают поддержку властей, вред их многократно усиливается (вспомним Лысенко). Неэффективными способами борьбы я считаю политику замалчивания и запреты на публикацию. Они всё равно найдут возможности обойти эти запреты, да еще будут выглядеть гонимыми и такими, которых цеховые ученые боятся, поскольку они правы. 

- Если бы вас попросили назвать пять главных советских и российских лжеучёных, кто бы попал в этот список? 

Кроме Клёсова я бы назвал Тюняева, Чудинова, Фоменко. 

- Дайте, пожалуйста, совет молодым людям и девушкам, которые хотят связать свою жизнь с археологией. Какими качествами нужно обладать, чтобы стать хорошим археологом?

Ровно полвека назад я поместил в журнале «Юность» (№7) статью «Археология под золотой маской», где рассматривал именно эту проблему. 

Археолог должен представлять себе, что романтика экспедиций – это лишь часть профессии, да она и приедается. Он должен быть терпелив, готов к рутинному, муторному и монотонному труду, высокие цели которого еще когда скажутся. Желательны хорошее здоровье, выносливость, умение общаться с людьми. Неплохо, если есть хорошие способности к рисованию. Разумеется, он должен быть честен и бескорыстен. Если для других это просто привлекательные черты, то для археолога это профессиональное требование, потому что раскопки – это неповторимый эксперимент. Это не только открытие, но и уничтожение памятника. От него только и остается, что твой чертеж и собранные находки. Нечестное действие, какая-то фальшь в записи, в зарисовке – и поди проверь! Это ведь единственное сообщение!

Я бы еще сказал, что от археолога ожидается большая широта интересов, потому что археологу приходится решать самые разнообразные проблемы и привлекать разные науки на помощь. В идеале археолог должен уметь всё.


Беседовала Екатерина Шутова


Интересно

А вот что отец американской антропологии Франц Боас писал про японцев в 1911 г.:

Повидимому, превосходное рассмотрение внешних влияний на характер народа было дано А. Верником в его характеристике японцев. Он находит, что некоторые из их особенностей обусловливаются недостатком энергии мускульной системы и пищеварительных органов, в свою очередь, обусловливаемым неудовлетворительньнм питанием; затем он признает наследственными другие физиологические черты, влияю­щие на ум...

Catalog gominid Antropogenez.RU