[...]
Следует вспомнить здесь и группу шимпанзе из сообщества Кахамы, которые совершили вылазку для осмотра трупа старой самки, ставшей, вероятно, жертвой их агрессии. Приблизившись к мертвому телу, они не выказали ни удивления, ни тревоги; они, безусловно, знали, что труп лежит в этом месте. Создается впечатление, что агрессоры проверяют результаты своих атак.
Таким образом, почти с полной уверенностью можно сказать, что самцы Касакелы, атаковавшие членов группы Кахамы, преследовали вполне определенную цель «вывести их из строя». Если бы у них было огенестрельное оружие и они умели с ним обращаться, думается, они не преминули бы воспользоваться им для убийства...
«В истории человека не было еще золотого века мира»,- пишет Куинси Райт (Wright, 1965, с. 22). Он определяет войну как «вооруженный конфликт между группами» (курсив наш - Дж. Г.). Быть может, более точно войну можно определить как организованный конфликт. Как бы то ни было, это тип нападения, присущий только человеку, едва ли не всеобщая особенность любых человеческих группировок (Eibl-Eibes-feldt, 1979). Войны возникали по самым разным поводам, включая и идеологические разногласия, связанные с культурными и интеллектуальными традициями. По сути дела войны велись (по крайней мере, в экологическом плане) для того, чтобы победитель смог обеспечить себя жизненным пространством и необходимыми источниками существования. В известной мере войны служили также для сокращения численности населения и сбережения природных ресурсов (Russell, Russell, 1973). Поскольку война предполагает конфликт между группами людей, а не между отдельными индивидами, благодаря геноциду она играла большую роль в групповом отборе. Это положение, которое впервые выдвинул Дарвин (Darwin, 1871), позже было развито другими учеными (см. в особенности: Keith, 1947; Bigelow, 1969; Alexander, 1971; Eibl-Eibesfeldt, 1979).
Война, безусловно, продукт эволюции культуры (Tinbergen, 1968), и, как подчеркивает Питт (Pitt, 1978), большинство авторов обсуждали ее влияние на эволюцию человека в исторические или околоисторические времена. Однако другие авторы (Alexander, Tinkle, 1968; Bigelow, 1969) постулируют наличие примитивной формы войны еще у ранних гоминид («начинающих воителей») и подчеркивают важную роль, которую она могла играть в выработке таких ценных человеческих качеств, как альтруизм и мужество (см. также Campbell, 1972). Ранняя практика войн, вероятно, служила существенным фактором отбора, направленного на развитие интеллекта и все более сложных форм сотрудничества между членами групп. Этот процесс должен был непрерывно усиливаться, так как чем выше был уровень интеллекта, сотрудничества и самоотверженности в одной группе, тем больше нуждались в тех же качествах и ее враги (Wilson, 1975). Дарвин и Кейт полагали, что война почти несомненно оказала большое влияние на развитие человеческого мозга. Еще дальше пошли другие упомянутые выше авторы (Alexander, Tinkle; Bigelow; Pitt), по мнению которых война - главный эволюционный фактор, ответственный за глубокие различия между мозгом человека и его ближайших ныне живущих родственников - человекообразных обезьян. Еще в каменном веке те группы гоминидГоминиды в "классическом" смысле - семейство прямоходящих приматов, включающее людей и их ископаемых предшественников., у которых мозг был менее развит и которые терпели поражение в войнах, были истреблены (см. также Sagan, 1977).
Признавая, что разрушительная война в ее типичном для человека проявлении (организованный вооруженный конфликт между группами) - результат развития культуры, следует учитывать, что для ее возникновения нужны были какие-то более ранние предпосылки (преадаптации). По мнению ряда авторов (Alexander, Tinkle, Bigelow), самыми важными из них были сотрудничество между членами групп, групповая территориальность, умение вести совместную охоту, использование оружия и умственные способности, необходимые для выработки совместных планов. Еще одной важной преадаптацией могло быть чувство страха перед чужаками (или неприязни к ним), проявлявшееся в виде агрессивных атак (Eibl-Eibesfeldt, 1979). Теоретически группы ранних гоминид, обладавших такими качествами, были бы способны и к организованным межгрупповым конфликтам, дальнейшая эволюция которых могла привести к разрушительной войне.
Шимпанзе не только обладают (в большей или меньшей степени) всеми этими преадаптациями, но и обнаруживают ряд других врожденных свойств, которые могли оказывать «начинающим воителям» большую помощь в их примитивных сражениях.
1. Убийство взрослого сородича - для млекопитающих явление необычное, поскольку агрессивный конфликт представляет опасность как для жертвы, так и для агрессора. Нередко подчеркивают, что в человеческом обществе воспитание воина должно было основываться на принципах духовной культуры: это прославление воинского долга, порицание трусости, обещание больших наград за отвагу и сноровку на поле брани и поощрение занятий «мужскими» видами спорта в детстве (см., например, Tinbergen, 1968; Pitt, 1978; Eibl-Eibesfeldt, 1979). Но если самцы первых гоминид имели врожденную склонность к агрессии, особенно к агрессии против соседей, то это качество могло бы служить биологической основой для направленного воспитания воинов. В этой главе уже описывалось, как один молодой самец шимпанзе проявлял повышенный интерес к групповым столкновениям вплоть до того, что в одиночку приближался к нескольким потенциально опасным животным из соседнего сообщества. Такую наклонность обнаруживают и молодые самцы других приматов. Например, самец гиббона может покинуть самку и детеныша, чтобы наблюдать за конфликтом двух других групп животных или даже принять в нем участие (Ellefson, 1968). Молодые самцы лангура иногда оставляют свое стадо и проходят иной раз полкилометра, чтобы ввязаться в шумное, сопровождающеся раскачиванием веток столкновение с соседями (Ripley, 1967). А на острове Кайо-Сантьяго группы самцов резусов иногда активно ищут встречи с чужим стадом и провоцируют конфликт; подобные столкновения могут разрастаться настолько, что в них вовлекаются старшие по возрасту и рангу самцы обеих групп (Morrison, Menzel, 1972). Межгрупповые столкновения обладают притягательной силой и для некоторых убеленных сединами горилл-самцов (Fossey, 1979).
2. У человека эволюция культуры создает возможность «псевдовидообразования» (Erikson, 1966) -передачи индивидуально приобретенного поведения в ряду поколений в определенной группе населения, что приводит к формированию обычаев и традиций этой группы. Такой процесс аналогичен образованию видов животных в результате генетической передачи признаков. Псевдовидообразование у человека помимо прочего означает, что члены одной группы людей не только могут считать себя отличными от членов другой группы, но и по-разному вести себя с членами своей и чужих групп. В своей крайней форме псевдовидообразование приводит к «дегуманизации» других групп населения, членов которых начинают считать чуть ли не представителями другого вида (Le Vine, Campbell, 1971). Этот процесс (наряду с умением пользоваться оружием для нанесения ран и убийства на расстоянии) освобождает членов некоторой группы людей от ограничений и социальных запретов, действующих внутри этой группы, и позволяет совершать в отношении «тех, других» акции, которые в собственной группе недопустимы. Как подчеркивает Эйбл-Эйбесфельдт (Eibl-Eibesfeldt, 1979), такое отсутствие сдерживающих мотивов играет важную роль в развязывании разрушительных войн.
В связи с этим интересно то, что у шимпанзе имеются формы поведения, которые можно рассматривать как зачатки псевдовидообразования у человека. Во-первых, у них сильно развито чувство принадлежности к группе; они четко различают животных, «принадлежащих» и «не принадлежащих» к их собственному сообществу. Самцы защищают самок и детенышей, относящихся к их группе, даже если детеныши были зачаты от самцов из другого сообщества. Детеныши же самок, не относящихся к их группе, могут быть убиты. Чувство принадлежности к группе у шимпанзе - явление гораздо более сложное, чем простая ксенофобия. Животные группы Кахамы до разделения сообщества состояли в тесных дружеских отношениях со своими будущими агрессорами. За свое обособление они как бы расплачивались «правом» считаться членами своего прежнего сообщества - вместо этого их бывшие товарищи по группе начали относиться к ним как к чужакам.
Во-вторых, животные, не относящиеся к группе, не только могут подвергнуться жестокой атаке, но и характер этой атаки может качественно отличаться от характера атаки при внутригрупповой агрессии. К жертвам нападения относятся скорее как к добыче, на которую шимпанзе охотятся; особей из других социальных групп уже не рассматривают как шимпанзе.
Для понимания эволюции поведения, связанного с межгрупповыми конфликтами у человека, интерес представляют еще две стороны поведения шимпанзе.
1. Случаи каннибализма у человека отмечались почти во всех частях света, и палеоантропологические данные указывают на то, что он возник во всяком случае не позже среднего плейстоцена. У многих ископаемых черепов того времени и позднее находят «аккуратное симметричное вырезание краев большого затылочного отверстия», которое, как полагают на основании данных сравнительных исследований, делалось с целью извлечения мозга из черепа и его поедания (Blanc, 1961; с. 131). Мотивы, побуждавшие поедать врагов, менялись: это могло быть предпочтение вкуса человеческого мяса, месть (съесть врага -значит, уничтожить его полностью), мистическая вера, что к победителю с мясом врага переходят его мужество и сила (Eibl-Eibesfeldt, 1979). До сравнительно недавнего времени каннибализм рассматривали как еще одну форму поведения, «которой представитель вида «человек» резко отличается от других приматов» (Freeman, 1964, С. 122). Как уже говорилось, у шимпанзе случаи каннибализма иногда отмечаются после конфликта с самками из соседних социальных групп. Необычное поведение некоторых самцов в присутствии мертвого тела сородича вполне могло бы после некоторой «интеллектуальной доработки» эволюционировать в ритуальные действия.
2. У людей война почти всегда сопровождается величайшей жестокостью (которая, конечно же, не ограничивается только событиями на поле брани). Фримэн (Freeman, 1966, с. 121) пишет, что «крайняя жестокость и разрушительная способность человека - это одни из главных качеств, отличающих его в поведенческом отношении от других животных». Определение жестокости как «удовольствия от чужой боли или безразличие к ней», данное в Оксфордском словаре, требует ряда уточнений. Чтобы быть жестоким, нужно 1) понимать, что, например, отрывание конечности у живого существа вызывает у него боль; 2) уметь сочувствовать жертве. Человек может быть жестоким именно потому, что он бесспорно обладает такими способностями. Как дети, так и шимпанзята могут калечить насекомых и мелких животных; детям (во всяком случае, в большинстве западных стран) объясняют, что это жестоко. Если бы группа людей вела себя так же, как самцы Касакелы, атаковавшие жертв из сообщества Кахамы, их поведение было бы сочтено жестоким; жестоким сочли бы и медленное убийство крупных животных. Конечно, интеллект шимпанзе не способен выдумать те ужасные пытки, которые для умышленного причинения страданий изобрел человек. Тем не менее в известной мере они могут наделять другие существа желаниями и чувствами (Woodruff, Premack, 1979) и, как уже говорилось в главе 13, вероятно, способны испытывать чувство сродни симпатии. Принадлежавшая Примэкам Сара неизменно выбирала те фотографии своего «врага», на которых он был изображен заваленным кусками цемента, что указывает на наличие у нее зачатков садизма. С другой стороны, такой выбор Сары, возможно, объясняется просто желанием «навредить».
На пороге войны?
[…] Благодаря уникальному сочетанию в поведении шимпанзе крепких дружеских связей между взрослыми самцами, с одной стороны, и необычайно враждебного агрессивного отношения к сородичам из чужих социальных групп - с другой, эти животные по своей жестокости, разрушительности и способности к планированию межгруппового конфликта вплотную приблизились к человеку. Если шимпанзе когда-нибудь овладеют речью, - а они, как было показано, близки и к этому, - не встанут ли они на путь соперничества с человеком?
Джейн Гудолл. Шимпанзе в природе: поведение. М., «Мир», 1992 г., c. 327, 542-545.