Как И. М. Сеченов в 1872 году представлял развитие культуры древних людей

1) Каменное оружие: топоры, ножи, дротики, наконечники копий; 2) оружие из кости и рога: наконечники стрел; 3) заостренная иголки из кости (для шитья одежды?); 4) род ножей из рога; 5) просверленные насквозь зубы медведя (эти находки, объясняемые как предметы самоукрашения, еще крайне редки); 6) обломки грубой глиняной посуды (чрезвы­чайно еще редки). Кроме того из других находок выводят заключение, что: 7) человек охотился даже на таких больших зверей, как мамонт и носорог; 8) знал употребление огня; и наконец 9) делал приношения умершим (предположение Ларте относительно значения грота в Ориньяке). 

Факты эти показывают, что человек уже той отдаленной эпохи изобрел оружие для действия вблизи и вдали, придавая ему форму наиболее удобную для резанья и колотья; изобрел орудия для грубой механической домашней работы (топоры и ножи) и глиняную посуду; выучился добывать искусственно огонь и, наконец, имел представления о загробной жизни. Все же вместе показывает в нем существо разумное, стоящее, например, несравненно выше всех обезьян.

Посмотрим, однако, как объясняется происхождение всех этих примитивных изобретений. Для изобретения оружия,  действующего вблизи и вдали, особого ума, как это показывают обезьяны, не нужно; известно, что они дерутся палками, бросают в неприятеля камни и скатывают их с гор. Известно также, что они разбивают камнями кокосовые орехи, и потому мысль употреблять материалом для различных орудий камень - тоже крайне элементарна. Но человек ушел значительно вперед в том отношении, что он стал придавать орудиям известную форму, то колющую, то форму лезвия. Легко понять, что на эту мысль он мог быть наведен в течении тысячи лет случаями поранения себя или других острыми осколками камней, шипами растений и пр. Также легко понять и то, что кроме камня он стал употреблять для поделок обглоданные кости и рога убитых животных, являвшиеся столько же подручным материалом, как камень. 

Что касается до наклонности к самоукрашению, то источники её наверно столько же инстинктивны, как вкусы ребенка ко всему ярко окрашенному и блестящему. Дарвин приводит в истории происхождения человека чрезвычайно многочисленные примеры кокетства животных тем или другим из своих природных качеств. Отсюда до самоукрашения, очевидно, небольшой шаг (татуирование дикарей, продевание колец через ноздри, украшение головы перьями птиц и др. и пр.). Относительно хода изобретения глиняной посуды, Ле Гон приводит в высшей степени остроумное, и, притом, крайне вероятное, соображение. Вот его слова: "Глина с первого же времени должна была служить для человека средством делать запасы воды в пещерах (где человек жил). Простая яма в глыбе глины служила бассейном, который наполнялся водой, приносимой с реки в звериных кожах. Впоследствии, чтобы сделать этот снаряд подвижным, его стали очищать от излишка глины и сушить на солнце для придания ему твердости. ещё позднее выделанные грубые формы стали подвергаться действию огня, так как он придавал им большую крепость, чем теплота солнца. Таков-то был корень...".

Каким способом ископаемый человек этого периода добывал огонь, неизвестно; но познакомиться с ним он мог, во-первых, из вулканических явлений; во-вторых, из искр при обработке кремневого оружия. Во всяком же случае, несомненно то, что процесс добывания огня мог быть только более или менее близким воспроизведением условий или какого-нибудь натурального, или случайного явления, сопро­вождавшихся развитием огня. 

Что касается, наконец, существовавшего уже у этих первобытных людей обряда приношения различных предметов умершим, предполагающего веру в загробную жизнь, то явле­ние это может, очевидно, объясняться только по аналогии с соответствующими верованиями современных дикарей. В последнем же отношении знаменитое сочинение Тэйлора: "Primitive culture", одинаково поражающее и глубиной сведе­ний, и здравостью мысли, и ясностью выводов, представляет указания, вполне исчерпывающие вопрос. Он доказывает, во-первых, что представление о загробной жизни принадлежит к самым элементарным; во-вторых, что оно является результатом сновидений и сравнения сонного состояния здорового человека или забытья в болезнях, со смертью. Подобно тому, как в первых двух случаях душа временно отлетает от тела и встречается в своих странствованиях с умершими друзьями, родственниками и пр., так и в смерти душа отлетает в область теней или умерших, но уже с тем, чтобы не возвращаться более в тело.

Все же, взятое вместе, показывает, что ископаемый древнейший человек умел не только подмечать условия явлений, но и объяснять их на основании аналогии, равно как отыскивать между ними причинную связь, и, наконец, комбинировать эти условия в форму опыта.

Другими словами, уже ископаемый человек заключает в себе все главнейшие умственные элементы творчества. 

Через 5000 лет после описанной эпохи, в период, соответствующий распространению северного оленя по Евро­пе, ископаемый европейский человек сделал лишь следу­ющие существенные успехи: 1) усовершенствовал выделку оружия; 2) к орудиям домашней работы прибавил пилу (камен­ную) и молоток; 3) научился сшивать звериные шкуры иголками из рога и фибрами сухожилий, вместо ниток; 4) стал ясно заботиться о самоукрашении, делая ожерелья из цельных раковин, зубов животных и белых кружков, искусственно выточенных из морских раковин; наконец, 5) стал заниматься свободными искусствами. Памятниками последнего являются: грубое скульптурное изображение женщины из слоновой кости; рисунок целого мамонта, выгравированный на пластинке из того же материала, рисунки лося, лошади, зубра и, наконец, даже бой двух оленей. 

Изобретение пилы и молотка относится, очевидно, в кате­горию изобретения режущих и колющих снарядов. В основе портняжного искусства лежит, конечно, уменье скреплять или связывать предметы каким-нибудь гибким телом, например, прутьями, пучками травы и пр. Для развития же последнего искусства природа представляет бездну поучительных приме­ров, в форме вьющихся растений, скрепления и подвешивания птичьих гнезд, паутины пауков, коконов гусениц и пр. В этих натуральных фактах есть элементы не только для грубого портняжного искусства, но и для фабрикации веревок и тканей, и мы встречаем в самом деле первые следы того и другого уже в период свайных построек, который считается удаленным от нас по крайней мере на 5000 лет. Об инстинк­тивности наклонности к самоукрашению мы уже говорили; здесь же я позволю себе сделать маленькое отступление, придравшись к искусственным кружкам с отверстием в сере­дине, употреблявшимся как украшение. Известно, что колесо и рычаг, конечно, в разнообразных видоизменениях, служат основными элементами всех наших машин, а между тем оба они изобретены человеком в доисторические времена; про употребление рычага рассказывают даже путешественники, что его знают обезьяны. И как, по-видимому, легко было человеку дойти до употребления колеса, как средства пере­движения: стоило вложить в отверстие какого-нибудь игру­шечного кружка палец и прокатить колесо по плоскости; а между тем прошли тысячи лет прежде чем человек додумался до утилизирования такого простого факта. Что касается, наконец, до примитивных произведений скульптуры и живо­писи, то корни этого искусства кроются в непонятной для нас, но явственно присущей человеку инстинктивной наклон­ности подражать видимому и слышимому. Мы очень хорошо сознаем, что если бы ребенок воспитался среди коров, не видя кроме них никакого другого живого существа, то он, вероятно, стал бы ходить на четвереньках и, наверно, мычать по-коровьему, хотя мы и не понимаем, почему это. Известно далее, что дикари - большие мастера подражать голосу и телодвижениям животных; подражания же последнего рода есть уже своего рода живопись и скульптура. Придайте к этому только развитую человеческую руку, вооружите её са­мым грубым орудием, и в результате, наверно, явится линейное очертание или скульптурное воспроизведение предмета, дей­ствующего на воображение. Толкование это станет ещё по­нятнее, если сравнить физиологические условия; имеющие место с одной стороны при процессе перцепции линейного контура предмета, с другой при воспроизведении этого контура рукой. В обоих случаях действуют, как известно, группы мышц, и оба органа, глаз и рука, двигаются параллельно друга другу, обводя, так сказать, весь контур предмета.

Все дело, значит, в том, чтобы рука приучилась следовать за глазом; такие же случаи, при самых грубых механических работах, представляются на каждом шагу. 

Если от этих зачатков индустрии и искусства у человека мы обратимся к чисто интеллектуальной сфере первобытных людей, например, современных дикарей, и именно к их философским воззрениям на себя и на окружающую природу, то встречаемся, по Тэйлору (Primitive culture), на самых низших ступенях культуры со следующими двумя главными фактами: 1) человек отличает в себе душу от тела, вкладывая в первую все психическое содержание своей жизни, все свое нравственное я; 2) это воззрение он распространяет на все предметы внешнего мира от животных и растений, до палки и камня включительно. Такое одушетворение всех внешних предметов является до такой степени всеобщим, что Тэйлор считает его, или, как он выражается, анимизм, самым первобытным философским миросозерцанием. 

Главнейшим поводом к отличению души от тела в человеке Тэйлор признает то обстоятельство, что дикари считают сновидения реальностями; и если вдуматься хорошенько в тот длинный путь, каким человек доходит до убеждения, что грезы настолько же не имеют реальной подкладки, как воспо­минания, то такое объяснение является крайне вероятным, потому что даже для нас, при обиходном воззрении на дело, независимость души от тела нигде не проявляется с такой ясностью, как в фактах сновидений.

Выработав раз такое воззрение на собственную природу, дикарь поступает уже совершенно логично, перенося его целиком на все остальные предметы внешнего мира, потому что другой мерки для философского познания последнего у него нет. Восходя по ступеням культуры выше и выше, Тэйлор приходит к заключению, что из этого общего корня произошли все последующие философские миросозерцания.

 

Сеченов И.М., Замечания на книгу г. Кавелина: «Задачи психологии» / Биография. Главные труды, СПб, «Деан» , 2004 г., с. 443-447. 

Первая публикация статьи – в 1872 году в «Вестнике Европы», выходящем в Санкт-Петербурге.