Психея с бородой: об ошибках археологов

Ведь  ни один археолог  не  в  состоянии изучить в подлиннике все находки - они рассеяны по всей  Европе,  по  музеям всего мира. Ныне, правда, фотография дает совершенно точное  их изображение, но  далеко  не  все еще  сфотографировано; до сих пор еще  приходится  часто довольствоваться   рисунками,    субъективно   раскрашенными,    субъективно исполненными. Эти рисунки, зачастую сделанные людьми, ничего  не  смыслящими ни в мифологии, ни в античной истории, неточны, изобилуют ошибками.

На одном саркофаге, хранящемся  ныне в Лувре, изображены Психея и Амур. У Амура  отбита правая рука, но кисть руки сохранилась:  она  лежит на  щеке Психеи. Эту кисть два французских археолога превратили на своем рисунке... в бороду. Подумать только, бородатая Психея! Несмотря на явную нелепость этого рисунка,  третий   француз,  издавший  каталог  Лувра,  пишет:   «Скульптор, создавший  саркофаг, не  разобрался  в  сюжете - он наделил Психею, одетую в женское  платье, бородой!» А  вот еще  один случай, показывающий, как далеко можно  уйти по ложному следу,  настолько порой запутанному, что и нарочно не придумаешь.  В Венеции  есть один рельеф  - серия  сцен,  изображающая  двух мальчиков: впрягшись вместо быков в  повозку, они везут женщину. Этот рельеф был дополнен и реставрирован примерно  полтораста  лет назад. Интерпретаторы того  времени  видели  в нем  иллюстрацию  к одному  из рассказов  Геродота: Геродот сообщает о некой Кидиппе, жрице Геры, которую однажды за отсутствием быков привезли к храму ее собственные сыновья. Растроганная  мать обратилась с  мольбой  к богам  даровать  ее сыновьям  наивысшее блаженство,  доступное смертным. И Гера, по совету богов, дала им  возможность умереть  во сне, ибо безмятежная смерть в ранней юности и есть наивысшее блаженство. 

Основываясь на  таком толковании,  рельеф  дополнили  и реставрировали. Решетка  у  ног женщины превратилась в повозку  на колесах, конец  веревки в руке одного из мальчиков - в  дышло.  Орнаменты стали богаче,  контуры более определенными, сам рельеф более глубоким. Так  были созданы  предпосылки для новых  толкований.   На   основании  произведенных  дополнений  рельеф   был датирован, причем неверно;  орнамент был  принят  за рисунки, храм  объявлен усыпальницей - это тоже было неверно: рассказ  Геродота  приукрашен - и тоже неправомерно, ибо вся реставрация была совершенно ошибочной. Рельеф вовсе не был иллюстрацией к Геродоту. Геродота вообще никогда  во  времена античности не иллюстрировали. Повозка - чистейшая выдумка реставратора, он зашел в этом так  далеко,  что  даже  снабдил  ее   колеса  спицами,  которые   в   таком орнаментированном виде  вообще никогда не встречались в античных памятниках. Плодом   воображения  является  и  ярмо,  и  ошейники  у   быков. 

Разве  не свидетельствует  данный  пример  о том, на  какой  ложный путь может завести неверное описание?

Мы  упомянули Геродота  -  автора,  чьи  произведения и  поныне  служат неиссякаемым  источником  сведений о датах,  о произведениях  искусства и их авторах.  Труды античных  авторов, к  какому бы времени они ни относились, - основа герменевтики,  но как часто они вводят в заблуждение археологов! Ведь писатель говорит  о высшей правде - что  ему банальная действительность! Для него история, а тем более мифы, - лишь материал для творчества. 

Человек, чуждый музам, может сказать: «Писатели лгут». Если поэтическая вольность в  обращении с фактами - это ложь, то действительно древние авторы лгали  не  менее,   чем  современные.  Немало  труда  приходится   затратить археологу,  чтобы  выбраться сквозь  чащу их  свидетельств на верную дорогу. 

Так,  например,  чтобы  установить,  к   какому   времени  относится  статуя Зевса-олимпийца  из золота и слоновой  кости  -  знаменитое  творение Фидия, необходимо знать,  когда  и  где Фидий  умер.  Об этом мы  находим у  Эфора, Диодора, Плутарха и  Филохора  противоречивые и взаимоисключающие друг друга данные: он умер в темнице; ему удалось из нее бежать; он был казнен в Элиде; он спокойно дожил там свой век... И только в  сравнительно недавно найденном опубликованном  в  Женеве   папирусе  мы  находим  сведения,  подтверждающие сообщение Филохора.

Всё это дает  некоторое представление о тех  кознях,  которые поджидают археолога,  когда он остается один на один с тем или иным памятником. В этом единоборстве  он   может  рассчитывать  только   на  заступ  и   собственную сообразительность. 

Рассказать обо всех методах, применяемых в научной  критике, о том, как делаются  зарисовки  и  описания, о  том,  как помогают  определению находок мифология, литература, эпиграфический  материал, изучение монет и  утвари, о комбинированных методах  определения находок путем сравнения, изучения места находки, ее залегания и находок, сопутствующих ей, рассказать обо  всем этом - означало бы выйти за пределы  той темы, которой  посвящена  наша книга.  К тому же это сказалось бы и на ее занимательности».

Из книги: К.В. Керам. «Боги. Гробницы. Ученые»