"Нам кажется, что природа любит человека больше, чем капусту, потому что это льстит нашему воображению".
Сирано де Бержерак
Тридцатилетний профессор анатомии Раймонд Дарт, прибывший со своей супругой в ЮАР в 1924 году (тогда эта страна ещё была известна как Южно-Африканский Союз), без особого воодушевления заступил на свою первую преподавательскую должность. Дарт несколько лет проработал в Университетском колледже Лондона под началом знаменитого антрополога Графтона Эллиота Смита в окружении других светил науки. Учёный явно был расстроен тем, что ему пришлось оставить британскую столицу ради только что открытого Витватерсрандского университета в Йоханнесбурге, где не было ни научного сообщества, ни современного оборудования и книг. Однообразные пейзажи южно-африканской столицы и её окрестностей, которые супруги наблюдали по дороге к новому дому, тоже не способствовали бодрости духа.
Молодой профессор решил, что возглавляемому им факультету нужен музей окаменелостей, которые можно будет использовать в качестве учебных материалов. Чтобы подогреть интерес студентов, Дарт обещал денежный приз тому, кто найдёт для анатомической коллекции самые интересные экспонаты. В то время кости и современных, и ископаемых животных было не так уж сложно достать: на пустынных равнинах вокруг Йоханнесбурга вовсю трудились добытчики полезных ископаемых, взрывая динамитом тысячелетние скопления породы. Рабочие часто находили в грудах камней и известняковой пыли фрагменты костей, которые просто выбрасывали или отдавали европейцам-владельцам шахт, собиравших свои любительские коллекции.
Среди студентов Дарта была всего одна девушка — Жозефина Сэлмонс. Она училась очень усердно, искренне увлекалась антропологией и помогала профессору как лаборант-демонстратор. Однажды Сэлмонс с волнением представила Дарту находку, которая, как она надеялась, могла бы заинтересовать исследователя: это был окаменевший череп, который студентка верно определила как останки вымершего павиана. Череп нашли в каменоломне Северной компании по добыче известняка в Таунге и передали инженеру-хозяину фирмы, который решил выставить окаменелость на обозрение, поставив его на полку над камином в столовой. Там его и увидела Сэлмонс, бывшая частой гостьей в доме.
Студентка не ошиблась: Дарт был так воодушевлён находкой, что попросил хозяина каменоломни проинструктировать рабочих, чтобы они не выбрасывали найденные в известняке кости, и отправляли профессору домой все куски породы, которые могут представлять хоть какой-нибудь интерес. Тогда исследователь и мечтать не мог о том, что он получит в первой же посылке с шахты.
В начале ноября 1924 года во дворе дома Дартов выгрузили два больших ящика, забитых окаменелостями, и профессор тут же бросился изучать их содержимое. Не обнаружив в первом ящике ничего достойного внимания, слегка разочарованный учёный снял крышку со второго — и буквально завопил от восторга (этот эмоциональный момент Дарт подробно описал в своей автобиографической книге).
Взгляд исследователя сразу остановился на шарообразном куске породы, испещрённом характерными впадинами. Это был эндокран — созданный самой природой слепок внутренней поверхности черепа, сформированный проникшей внутрь и затвердевшей породой. Профессор опознал на бугристой поверхности камня извилины, кровеносные сосуды и сразу понял, что слепок превосходит размером мозг павиана — а значит, может принадлежать особи из семейства человекообразных обезьян, которых ещё никогда не находили на юге Африки.
Дарт с утроенным энтузиазмом стал перетряхивать содержимое ящика и совсем скоро нашёл кусок породы с черепом, идеально подходящим к эндокрану. Переднюю часть закрывал толстый слой брекчии — природного цемента, облепившего лицевые кости и не дававшего их рассмотреть. Подняв облако пыли, профессор устремился было в свой кабинет — но тут же был остановлен своим другом Кристо Бойерсом, который угрожающе заявил, что если Дарт немедленно не приведёт себя в порядок, Бойерсу найдёт себе нового шафера. Распаковывая долгожданную посылку, Дарт чуть не забыл, что сегодня у него в доме отмечают свадьбу, а с минуты на минуту должен подъехать кортеж с невестой.
Стоит ли говорить, что во время церемонии и праздничного ужина Дарт сидел как на иголках. После того, как закрылась дверь за последним гостем, профессор принялся изучать окаменелости, которые с первого же взгляда определил как «одну из важнейших находок за всю историю антропологии».
Осторожное очищение находки от известняка подручными средствами заняло у антрополога 73 дня. Как раз к Рождеству Дарт закончил большую часть работы и впервые смог рассмотреть лицевой отдел небольшого черепа. У него оказалось 20 молочных зубов — значит, на момент гибели антропоиду было не больше семи лет. «Вряд ли кто из родителей в рождественские праздники 1924 года так гордился своим отпрыском, как я моим только что появившимся на свет ребёнком», — рассказывал Дарт о первом знакомстве со своим открытием, которое учёный окрестил «бэби из Таунга».
Исследование лицевой части черепа подтвердило поразительную догадку, которую Дарт сделал в первый же миг, увидев эндокран существа. «Бэби из Таунга» имел явные сходства с черепом человекообразных обезьян. Но и на шимпанзе он был не похож: у малыша из Таунга были совсем небольшие клыки, больше напоминающие обычные зубы человеческого ребёнка, а верхняя часть черепа была выпуклой. Объём мозга был больше, чем у детёнышей шимпанзе и горилл того же возраста.
Повернув череп, Дарт заметил ещё одну деталь: большое затылочное отверстие, через которое спинной мозг соединяется с головным, у ребёнка из Таунга было смещено к центру основания черепа в большей степени, чем у горилл и шимпанзе. Это могло означать, что детёныш передвигался прямо, на двух ногах.
Неужели ребёнок из Таунга был тем самым «недостающим звеном» между обезьяной и человеком? Дарт немедленно сел писать статью о своей находке и всего через несколько недель отправил её в британский научный журнал «Nature», в то время имевший не меньший авторитет, чем в наши дни. Исследователь дал открытому им виду название Australopithecus africanus — «южная обезьяна из Африки», подчеркнув, что его находка подтверждает непопулярную тогда идею Дарвина об африканском происхождении всего человечества.
Отправляя статью об австралопитеке в «Nature», Дарт понимал, что рискует нарваться на критику: в то время среди антропологов было принято не рассказывать об открытиях публике, пока именитые исследователи не обсудят и не выскажут своё мнение о находке. Но Дарт был уверен в своих выводах и спешил поделиться ими с миром.
Эффект, который вызвали публикации о малыше из Таунга, превзошёл ожидания Дарта. Первые статьи о «недостающем звене», распространённые в газетах, вызвали восторг публики — но всего через неделю после статьи Дарта вышел новый номер «Nature» с комментариями авторитетных учёных, которые сомневались в выводах профессора. Многие утверждения критиков звучали вполне обоснованно: корифей антропологии Артур Кит заявил, что «бэби из Таунга» явно обладает чертами шимпанзе и гориллы, а бывший наставник Дарта Эллиот Смит отметил, что описания из статьи недостаточно, чтобы судить о находке.
Открытие Дарта не вписывалось в систему гипотез, выстроенную британскими антропологами: родиной современного человека в 1920-е считалась Евразия, а не Африка, а наиболее подходящим кандидатом на место «недостающего звена» многие антропологи считали «Пилтдаунского человека» — существо с «человеческим» мозгом и «обезьяньими» челюстями. Некоторые исследователи полагали, что предки человека отделились от предков человекообразных обезьян тридцать миллионов лет назад. Дарт же предлагал гораздо менее лестную для нашего вида теорию: судя по ребёнку из Таунга, всего несколько миллионов лет назад предки человека стали прямоходящими, а австралопитеки не отличались развитым интеллектом. По сути, они были обезьянами с телом, подобным человеческому.
Научное сообщество не стало благосклоннее к «бэби из Таунга», даже когда Дарт привёз находку в Лондон и показал специалистам. Зато биография австралопитека пополнилась странным эпизодом: жена Дарта Дора забыла коробку с черепом в такси, и в течение суток полицейские разыскивали пропажу, пока не оказалось, что шокированный содержанием коробки таксист сдал её в соседний участок. История о пропаже доисторического ребёнка ещё больше подогрела внимание газетчиков. В итоге «бэби из Таунга» стал синонимом уродства и дежурной темой для низкосортных шуток вроде «Твоя мама что, из Таунга?».
Кроме научного сообщества, на Дарта обрушились религиозные деятели, обвинявшие учёного в попытке пойти против замысла Творца. В университет приходили десятки писем от набожных фанатиков, которые считали, что эволюционисты должны гореть в аду. Были и священники, чьи высказывания напоминали идеи современных креационистов: они убеждали Дарта, что «бэби из Таунга» и другие древние человекообразные приматы были созданы в шестой день творения вместе с другими животными, а потом вымерли.
Единственным, кто сразу поверил в идеи Дарта и поддерживал его на протяжении многих лет, пока справедливость не была восстановлена, стал шотландский биолог и палеонтолог-любитель Роберт Брум, тоже работавший в Южной Африке и занимавшийся исследованиями звероподобных рептилий. Пожилой и невероятно энергичный Брум приехал к Дарту через две недели после публикации статьи в «Nature», лично осмотрел удивительную находку и начал яростно защищать доказательства её первооткрывателя, обвиняя научное сообщество в недальновидности. Энтузиазм Брума был, без сомнения, приятен Дарту, но его слова вряд ли имели какой-то вес для титанов антропологии вроде Артура Кита, Эллиота Смита и Артура Смита Вудворда. Прошло больше 20 лет, прежде чем исследователи снова обратили внимание на малыша из Таунга и его сородичей.
Дарт вернулся в Йоханнесбург и решил пока не выступать с громкими заявлениями, сделав выбор в пользу спокойной работы в университете и написания более масштабной научной работы про «бэби из Таунга». «Я никогда не испытывал горечи из-за того, как враждебно мою находку восприняли в 1925 году, — рассказал исследователь через много лет после этих событий. — Я знал, что люди не поверят мне. Но я никуда не торопился».
Пока Дарт дожидался момента, когда коллективное сознание будет готово принять его труды, в Африке продолжали находить окаменелости, предположительно принадлежащие гоминидам. В 1930-х соратник Дарта Роберт Брум и Джон. Т. Робинсон сделали несколько захватывающих находок: в пещерах Стеркфонтейна они нашли останки шести гоминид, которых сначала описали как новый род и вид Plesianthropus transvaalensis, но позже поняли, что эти существа относятся к тому же виду, что и «бэби из Таунга». В 1937 году Брум открыл Paranthropus robustus — массивного парантропа, который, судя по всему, являлся родственником австралопитеков. Благодаря этим находкам Дарт смог систематизировать открытый им вид предков человека и убедиться в том, что его выводы, сделанные на основе исследования черепа детёныша, верны и для взрослых особей.
В 1947 Южную Африка посетил Уилфрид Ле Гро Кларк — авторитетный британский антрополог, анатом и приматолог. Он приехал в Йоханнесбург, чтобы лично осмотреть находку Дарта и убедиться в том, что это всего лишь ископаемая обезьяна, однако после поездки его скепсис рассеялся. Ле Гро Кларк вернулся в Лондон, уверенный в том, что «бэби из Таунга» — действительно «недостающее звено» в эволюции человека.
Финальной точкой в триумфе малыша из Таунга стало развенчание «Пилтдаунского человека»: останки, которые ряд специалистов долгое время считал «недостающим звеном», оказались фальшивкой. Публикация в Times, разоблачающая мистификацию, произвела эффект разорвавшейся бомбы: многие учёные поняли, что в течение сорока лет они строили свои гипотезы о происхождении человека, глядя на искусную подделку. В конце концов, даже Артур Кит, яростно критиковавший работу Дарта, публично признал, что ошибался на его счёт.
«Замечательно, что он прожил так долго и застал время, когда его научные достижения получили признание», — сказал после смерти Дарта в 1988 году доктор Тобиас, сменивший профессора на его посту в Витватерсрандском университете. Судя по воспоминаниям коллег и трогательному некрологу, опубликованному в The New York Times, крёстный отец малыша из Таунга действительно прожил долгую и счастливую жизнь — по крайней мере, профессиональную. 95-летний антрополог вышел на пенсию ещё в 1950-х, но продолжал давать лекции в университете. Студенты запомнили его как увлечённого и артистичного преподавателя: бывшие ученики вспоминали, что для наглядности Дарт сам изображал походку крокодила и раскачивался на трубе, как обезьяна на ветке. Антрополога интересовали не только существа, родившиеся несколько миллионов лет назад: в последние 30 лет своей жизни Дарт много времени посвятил работе с Институтом достижения потенциала человека (IAHP) — организацией, разрабатывающей развивающие пособия для детей, перенесших повреждения мозга.
Что касается останков маленького австралопитека, предположительно погибшего от клюва и острых когтей доисторического орла, то они хранятся в Витватерсранде. Благодаря множеству других находок, сделанных последователями Дарта в Африке, Азии, Индонезии и Европе, а также радиоизотопному анализу и другим потрясающим технологиям, появившимся уже после смерти исследователя, мы очень много знаем о предшественниках человека — их местах обитания, заболеваниях, пищевых привычках, продолжительности жизни и причинах смерти. Но вряд ли мы когда-нибудь сможем представить, каким был внутренний мир младенца из Таунга и членов его семьи — только ли тела австралопитеков напоминали человеческие, или они могли испытывать знакомые нам чувства, например, растерянность и скорбь по погибшему ребёнку.
Анна Одинцова
"Нам кажется, что природа любит человека больше, чем капусту, потому что это льстит нашему воображению".
Сирано де Бержерак