О «верхнепалеолитическом полиморфизме»

Черепа Сунгирь 1 (вверху) и Сунгирь 2 (внизу). Верхнепалеолитический полиморфизм?
Фото С.В. Дробышевского специально для портала Антропогенез.RU

Фоном таких рассуждений стоит "неоформленный" кроманьонец... И это при том, что многие тысячи лет кроманьонцы жили на тех же территориях, что и после окончания оледенения, подвергаясь, кстати, гораздо более мощному прессу отбора и не испытывая недостатка в генетико-автоматических эффектах.

Гораздо вероятнее, в разнородности верхнепалеолитических людей повинна не их непонятная "недифференцированность", а просто тот факт, что ни одна группа не получала очевидных преимуществ перед другими.

Все были охотниками-собирателями, гонялись кто за зебрами, кто за сайгаками, и никакая популяция не могла расплодиться настолько, чтобы претендовать на звание "большой" расы. Только с неолита, с появлением эффективного земледелия отдельные коллективы начали катастрофически расти и захватывать огромные ареалы. Вероятно, с неолита в целом возросла и миграционная активность. Конечно, люди не сидели на месте во все времена, иначе они не заселили бы всю планету ещё в палеолите. Но с неолита появилась необходимость в обмене материалами и продуктами, чуть позже появились и эффективные способы передвижения в виде верховых лошадей, повозок и кораблей. Всё это приводило к более активному смешению и, в итоге, – нивелировке антропологических типов. Полиморфизм сохранялся на "периферии", но это не значит, что там сохранялись в неизменности древние архаичные варианты. Там сохранялось МНОГО вариантов, но сами они постоянно менялись, причём, вероятно, быстрее, чем "большие" расы, численность представителей которых не давала возможности закрепиться новым признакам.

Надо думать, с этим же связаны и сложности классификации и таксономической дифференциации "периферийных" рас. Обычно американоидов, австралоидов, меланезийцев, айнов и южноафриканцев поминают как довольно морфологически однообразные совокупности, не расчленяющиеся на чёткие расовые подразделения малого порядка. Ситуация довольно странная, поскольку огромный суммарный ареал и значительная изоляция множества локальных групп неизбежно должны были привести к появлению великого множества вариантов. Простое разглядывание фотографий, например, только бразильских индейцев показывает их великую разнородность. В том-то и проблема!

Кажущееся однообразие индейцев, австралийцев, меланезийцев, "койсанов" – результат, во-первых, плохой их изученности, а во-вторых, – неимоверной вариабельности мелких групп, при отсутствии закономерного географического распределения признаков.

Невозможно выделить объективные малые расы, скажем, австралоидов, поскольку каждая мелкая группа отличается от соседних, быстро меняется во времени, а распределение признаков мозаично. Сотни и тысячи мелких популяций непрерывно подвергаются действию генетико-автоматических процессов, частоты признаков меняются от поколения к поколению, более-менее постоянными остаются лишь адаптивные черты, которые и позволяют говорить о единстве этих рас. Потому, например, полинезийцы оказываются довольно однородными по признакам внешности – в основе адаптивным, но крайне разнородными по параметрам формы мозговой коробки – довольно безразличным для выживания; абсолютно то же самое можно повторить про арктическую расу. Признаки на "периферии" могут снивелироваться в пределах небольшой территории, но, скажем, в Меланезии из-за мощнейшей социальной изоляции этого не происходит даже в пределах одного острова, что уж говорить о масштабах континентов.

Конечно, не стоит понимать вышесказанное в том смысле, что расы вообще понятие произвольное, что рас реально нет, а есть просто множество конкретных популяций, хотя такая точка зрения весьма популярна среди западных генетиков. Всё же группы популяций закономерно группируются по своим наследуемым признакам в общности, возникшие на определённой территории и имеющие единую историю – расы.

Просто картина расовой изменчивости человека и истории рас не так проста, как её часто пытаются представить.