Австралийцы от начала голоцена до наших дней (по ископаемым материалам)

Череп Рунка 91 (один из древнейших черепов в Рунка Флэт)
Источник: Procopec M., Pretty G.L. et Smith P. Australian Aboriginals: prehistoric south // Variability and Evolution, 1994, V.4, pp.45.

Всего откопано не менее 216 скелетов, хотя больше половины имеют весьма фрагментарное состояние; для значителной части удалось определить геологический возраст. Древнейшие черепа заметно отличаются от доголоценовых находок меньшими размерами, хотя внешняя форма и степень развития надбровья принципиально те же. Замечательно, что более молодые черепа из Рунка оказываются ближе к современным южноавстралийским сериям, чем древнейшие, демонстрируя довольно плавный переход от гипермассивной доголоценовой морфологии к сравнительно грацильной позднейшей (например: Bulbeck, 2006; Procopec et al., 1994).

Известно, что, например, размеры черепа из Лэйк Нитчи с датировкой 6,82 тыс.л.н. практически равны средней для Кубул Крик, с поправкой на гораздо б?льшую ширину свода Лэйк Нитчи (Macintosh et al., 1970); череп из Коссак в северо-западной Австралии с датировкой более 6,5 тыс.л.н. весьма похож на Коу Свомп (отличаясь малой высотой), но резко превосходит по размерам современных жителей Западной Австралии (Freedman et Lofgren, 1979a,b); люди из Грин Галли с датировкой 6,46 тыс.л.н., найденные в 3 км южнее от Кейлора, почти идентичны ему (Bowler et al., 1967); череп из Моссгилла в Новом Южном Уэлльсе с датировкой 6 тыс.л.н. по всем основным параметрам схож с людьми из Коу Свомп и Кубул Крик, будучи тоже деформированным (Freedman, 1985); череп из Вентворта с датировкой 5,9 тыс.л.н. морфологически и метрически неотличим от людей из Рунка и современных австралийцев той же области (Blackwood et Simpson, 1973).

Серии времён первых контактов с европейцами из Броадбич и долины реки Мюррей имеют очевидно меньшие размеры, чем раннеголоценовые находки.

Череп Моссгилл
Источник: Freedman L. Human skeletal remains from Mossgiel, N.S.W. // Archaeology in Oceania, 1985, V.20, №1, p.22.

Для всех древнейших черепов из Австралии можно отметить общий набор свойств: огромная длина в сочетании с умеренными высотой и шириной, часто приходящейся на нижний уровень мозговой коробки, относительная увеличенность наименьшей ширины лба сравнительно с наибольшей, покатость лба и мощнейшее развитие надбровного рельефа, бирзоидная форма, утолщение скуловых отростков лобной кости и лобных – скуловой, расширенность лица на скуловом этаже сравнительно с верхнеглазничным, низкие прямоугольные глазницы, широкий нос, резкий прогнатизм (как минимум – альвеолярный), огромные размеры нёба и нижней челюсти. Главнейшее отличие от современных аборигенов заключается в огромных размерах доголоценовых австралийцев; специально можно отметить разницу в широтных размерах черепа, лба и верхней челюсти; зато высота глазниц в позднейшие времена увеличилась, что, думается, отражает ослабление надбровного рельефа. Выросла и длина нижней челюсти, если не абсолютно, то относительно. Процесс грацилизации, видимо, шёл неравномерно, по крайней мере древнейшие черепа из Рунка, имеющие больший возраст, чем Коссак и Моссгилл, выглядят грацильнее их; конечно, речь идёт о единичных находках. 

Насколько можно понять, основные изменения происходили в интервале времени от одиннадцати до шести тысяч лет назад; около восьми тысяч лет назад мы видим популяции и отдельных представителей промежуточного облика. Замечательным образом, эти эпохи являются временем перехода от ледникового – холодного и сухого – климата с минимальным уровнем моря к современному, установившемуся как раз шесть тысяч лет назад (например: Chappell, 2003). 

Как уже упоминалось, в Европе и Азии аналогичные изменения, происходившие в то же время, обычно интерпретируются как следствие перехода к производящему хозяйству. В Австралии этот фактор отсутствовал полностью, что позволяет иначе смотреть и на евразийскую эволюцию.

Косвенным подтверждением этой идеи может служить факт увеличения массивности населения Евразии в бронзовом веке при сохранении производящего хозяйства, хотя нельзя отрицать смену преимущественной ориентации с земледелия на скотоводство, что, конечно, не могло не иметь никаких биологических последствий.

Возвращаясь в Австралию, надо признаться, что механизм воздействия климата на форму черепа остаётся совершенно непонятным. Если для ширины черепа, носа и нёба можно предполагать адаптивную значимость, то для общих размеров черепа и уровня массивности мы таковой не знаем. Да и для адаптивных черт не всё просто: по ширине носа очень мало сравнимых данных, теоретически с повышением температуры и влажности она должна была увеличиться, но в реальности мы этого не наблюдаем. Широтные размеры черепа, лба и нёба действительно резко понизились, однако из-за уменьшения продольных величин соответствующие указатели изменились не принципиально: черепной указатель едва ли не вырос. Лицо в целом и нижняя челюсть в частности заметно вытянулись, в основном за счёт существенного уменьшения ширины. Адаптивное значение такой трансформации неочевидно, поскольку площадь нёба, очевидно, уменьшилась, а в условиях повышения температуры и влажности логичным кажется её увеличение. Не исключено, что сыграло роль изменение соотношений площади нёба и носа к общему объёму головы и тела.

С изменением климата, как уже говорилось, менялась и фауна. 

Если исчезновение австралийской мегафауны пришлось на конец плейстоцена и самое начало голоцена, то не исключено, что наблюдаемые изменения морфологии аборигенов отражают переход с питания вкусными дипротодонами и гигантскими кенгуру на более скудный рацион. 

Впрочем, сам факт сохранения крупных сумчатых даже 12 тысяч лет назад далеко не очевиден; если где-то ещё и бродили гиганты, их было слишком мало. Судя по археологическим остаткам, если когда-либо гигантские сумчатые и составляли основу питания людей, то лишь в самые первые тысячелетия колонизации материка, но никак не в конце плейстоцена. Конечно, важен не только размер животных, но и их количество и доступность. По окончании ледникового периода предшествующая фауна неизбежно терпела урон, а новая могла ещё не сформироваться, что могло существенно сказаться на меню аборигенов. То, что климат стал теплее и влажнее, а растительность богаче – вовсе не гарантия увеличения доступности добычи. В сильно упрощённом виде: в открытой местности легче найти кенгуру, чем в густых зарослях; во втором случае, казалось бы, легче подкрадываться, но наши знания о способах охоты аборигенов – даже современных, а уж тем более древних – слишком фрагментарны, чтобы обоснованно судить о таких вещах. То, что современные европейцы, замученные снежными пасмурными месяцами и тоскующие долгими зимними вечерами о ясном вечнозелёном Эдеме, склонны рассматривать как "улучшение климата", далеко не обязательно является таковым для изнурённых солнцем и жарой аборигенов.