Первобытное искусство как вспомогательный палеонтологический источник

Рис. 4. Изображение мамонта из пещеры Руфиньяк. Рисунок окисью марганца (по Odile, Plassard, 1995).

Обсуждая проблемы идентификации изображений, мы ставили перед собой задачу установить систематическое положение животных и не задумывались о возможности использования рисунков для реконструкции их внешнего облика. В ряде случаев такой необходимости попросту не было, поскольку некоторые виды мамонтовой фауны существуют сейчас и хорошо изучены. Совершенно иная ситуация – с вымершими животными, особенности строения и облика которых известны по относительно небольшому числу мумифицированных находок в природных консервантах – вечной мерзлоте и соленосно-битумных ловушках, но, главным образом, по костным остаткам. Здесь первобытное искусство могло бы оказаться более ценным источником информации, даже своего рода ключом к реконструкции, если, конечно, эта информация могла бы быть проинтерпретирована. Непременным условием подобных интерпретаций, является использование в качестве материала для реконструкции изображений, выполненных с высоким уровнем детальности, ведь морфологические признаки, по меньшей мере, должны быть обозначены.

Рис. 5. Схема строения анального клапана мамонта Mammuthus primigenius (Blumenbach, 1799). На рисунке буквами отмечены: С – хвост, А – заднепроходное отверстие, Ls – хвостовая складка, Li – анальная складка, F – боковые лопасти анального клапана (по Заленскому, 1909; с изменениями).

Но особенностью таких изображений одновременно является то, что многие детали представляют собой, прошу прощения за использование семиологической терминологии, некие культурные коды, сущность которых первоначально скрыта от интерпретатора и может быть выявлена только при привлечении дополнительных информационных источников.

Пример 6. Реконструкция облика. Среди изображений Большого плафона пещеры Руфиньяк (департамент Дордонь, Франция) есть рисунок мамонта Mammuthus primigenius с четко прорисованной деталью – полукруглым образованием под хвостом (рис. 4). Это деталь не была интерпретирована до тех пор, пока ее не отождествили с анальным клапаном, описанным у найденного в 1901 году в вечной мерзлоте Юкагирского плоскогорья Березовского мамонта с сохранившимися мягкими тканями. По мнению исследователей, анальный клапан представлял собой структуру, состоящую из хвостовой и анальной кожных складок, которые при смыкании плотно закрывали заднепроходное отверстие, защищая его таким образом от холода (Заленский, 1909; рис. 5). Но поскольку на рисунке первобытного художника клапан изображен схематично, и он вряд ли мог бы быть интерпретирован, если бы особенности строения тела мамонта до сих пор оставались неизвестны.

Рис. 6. Изображение лошади из пещеры Руфиньяк. Рисунок окисью марганца (по Plassard, 1999).

Пример 7. Реконструкция облика. В удаленных друг от друга пещерах Руфиньяк (департамент Дордонь, Франция) и Ньо (департамент Арьеж, Франция) открыты рисунки лошадей, у которых показаны щетки – длинные волосы, которые покрывают поверхности путовых суставов, защищая сухожилия и сами суставы от возможных повреждений (рис.  6, 7). Этот признак, строго говоря, не характерен для современных диких лошадей, не обитающих в условиях холодных зим, но описан для лошади Пржевальского Equus przewalskii, которая суровые зимы переживает. Принимая это во внимание, можно было бы интерпретировать рисунки лошадей из французских пещер, как нарисованные в зимний период, поскольку щетки – черта зимнего наряда.

Рис. 7. Изображение лошади из пещеры Ньо. Рисунок углем (по Niaux Cave, 2004).

Но обращение к палеонтологическим материалам ставит под сомнение правомерность такого решения. Наряду с костными, из вечной мерзлоты Восточной Сибири известны мумифицированные остатки позднеплейстоценовых лошадей, в том числе и с сохранившимся волосяным покровом, более сильно развитым по сравнению с зимним нарядом лошадей Пржевальского. Примером тому может служить нижняя часть конечности лошади Equus sp. из собрания Музея-театра «Ледниковый период» в Москве, порытая длинными волосами не только в области путового сустава, но и по всей поверхности ноги (рис. 8); а существование такого типа покрова не предполагалось нами в рамках выбранной актуалистической модели.

Рис. 8. Мумифицированная конечность лошади Equus caballus Linnaeus, 1758 с сохранившимся волосяным покровом. Верхний плейстоцен Якутии. Нижнеколымский район.
Из собрания Музея-театра «Ледниковый период» (№ F-0181/МЛП-14).

В этом случае, по-видимому, речь может идти о проявлении различных фенотипов в рамках нормы реакции, что определяется условиями среды. В более суровых обстановках последнего оледенения зимний волосяной покров лошадей мог быть высоким и густым, в то время как летом, после линьки – развитым несколько слабее, но характеризующимся развитием щеток, как это наблюдается у лошадей Пржевальского зимой.

Пример 8. Реконструкция облика. На стенах двух других французских пещер – Куньяк (департамент Лот) и Шове (департамент Ардеш) обнаружены рисунки животных (рис. 9, 10), обладающих четко выраженной горбообразной холкой.По совокупности признаков они могут быть определены как большерогие олени Megaloceros giganteus (Blumenbach, 1799). Однако в классических научных реконструкциях этого животного какие-либо образования в области холки не отмечены.

Подобное несоответствие нетрудно преодолеть, если учесть значительную массу и внушительный размер рогов этого животного (до 1 м 80 см и до 16 кг каждый), а, следовательно, предположить наличие мускулатуры, которая должна была обеспечивать необходимую функциональную активность его головы и шеи.

Рис. 9. Изображение большерогих оленей из пещеры Куньяк. Рисунок углем и охрой (по Lorblanchet, Jach, 2004).

У животных с массивной головой (например, у мамонта, обладающего многокилограммовыми бивнями, или ископаемых носорогов с гигантскими рогами) в области шейного отдела позвоночника и переднего пояса конечностей объем мышечной массы достигал внушительных размеров и формировал мощную холку животного, наличие которой вполне допустимо предположить и для большерогого оленя. В этом случае рисунок древнего человека мог бы служить основанием для выдвижения рабочей гипотезы, позволяющей пересмотреть наши взгляды на реконструкцию внешнего облика ископаемого оленя.

Рис. 10. Изображение большерогого оленя из пещеры Шове. Рисунок углем (по La grotte Chauvet, 2001).

Приведенные примеры показывают, прежде всего, то, что попытка выявления смысла интерпретируемых деталей без привлечения дополнительных информационных источников возможна только на стадии рабочей гипотезы, которая требует обязательной верификации. В случае с изображением мамонта это произошло путем сравнения деталей изображения с накопленными данными по анатомии мамонта, но сам рисунок в итоге не дал ничего нового для реконструкции его облика. Два других примера оказались эвристически более ценными и, возможно, пополнят наши представления о внешнем облике большерогих оленей и сезонной изменчивости позднеплейстоценовых лошадей. Не исключено, что с тех же позиций можно будет объяснить и разницу в изображении волосяного покрова шерстистых носорогов (сильно развит у носорогов из пещеры Руфиньяк; практически не показан – у носорогов из пещеры Шове).

Отдельные наскальные изображения могут показывать не только особенности морфологии, но и поведения животных, хотя такие изображения крайне редки и, как правило, не содержат принципиально новой информации. Изображения движущихся животных, пьющих, истекающих кровью и находящихся в процессе дефекации в палеолите известны, но информативнее в творчестве мезолитического художника, несмотря на их большую условность. С другой стороны существует ряд источников, который позволяет провести гораздо более масштабные реконструкции, нежели восстановление облика вымерших животных.

Пример 9. Реконструкция обстановок обитания. В 1909 году в Сахаре, в местечке Тассили, а позднее и в других горных районах пустыни были обнаружены изображения слонов, жирафов, буйволов, антилоп, т.е. животных, в Сахаре не обитающих, а населяющих более южные биотопы – саванны. Впоследствии время возникновения рисунков датировали неолитом, что подтвердило предположение об относительной молодости этой пустыни, на территории которой всего несколько тысяч лет назад были совершенно иные обстановки обитания.

Если внимательно ознакомиться с наскальными изображениями Сахары и прилегающих районов Африки, то нетрудно заметить, что между изображениями различных временных периодов в развитии африканского искусства наблюдается некое стилистическое и содержательное несоответствие, подобное тому, которое наиболее ярко проявилось в развитии евразийского искусства и четко разделяет художественное творчество времен палеолита, мезолита и неолита. В палеолитическом искусстве изображения человека немногочисленны и условны, его внимание, главным образом, сконцентрировано на животных, их изображения могут быть выполнены детально и реалистически. В графических и живописных произведениях эпохи мезолита центральное место постепенно переходит к человеку, а изображения животных упрощаются и схематизируются, что находит дальнейшее развитие в искусстве неолита. Столь очевидная смена эстетического идеала на рубеже между палеолитом, с одной стороны, и мезолитом и неолитом, с другой, позволяет говорить о приходящимся на этот временной интервал изменении ментальности древнего человека, переходе от биосферного к антропосферному типу мышления, в котором единственным значимым персонажем является сам человек (Жегалло, Шаповалов, 2007), что, в свою очередь, является важным выводом из анализа развития первобытного искусства.

Резюмируя вышесказанное, отметим:

1. Анималистическое искусство эпохи палеолита в той или иной степени отражает фаунистический состав природных сообществ региона, для которого оно характерно, и хронологический интервал, когда эти произведения были созданы. Объектами изобразительного искусства, как правило, выступают представители мегафауны этих экосистем, но встречаются и изображения других животных. Их систематическая идентификация может быть проведена только в том случае, если отмеченные художником морфологические детали совпадают с диагностическими критериями таксонов. В других случаях изображения целесообразно рассматривать как проблематики. В качестве материала для последующих интерпретаций рекомендуется использовать либо первоисточники, либо их копии, объективно передающие свойства оригинала.

2. Зооморфные изображения палеолитического искусства не только могут быть идентифицированы с их прототипами, но нередко содержат уникальную информацию об особенностях морфологии животных, то есть могут служить вспомогательными палеонтологическими источниками для реконструкции их облика, а возможно также этологии и экологии. Сложности интерпретации деталей изображения, однако, заключаются в том, что при общей тенденции к упрощению графической формы детали рисунка могут быть представлены не только реалистически, но и схематически, другими словами – не всегда могут быть достоверно распознаны.

3. Стилистическое и содержательное различие произведений искусства эпох палеолита, с одной стороны, и мезолита и неолита, с другой, может быть рассмотрено как отражение глобальной системной перестройки природных сообществ, начавшейся около 10 – 12 тысяч лет назад – на рубеже плейстоцена и голоцена, и приведшей к глобальному экологическому кризису, в основе которого лежит межсистемный конфликт между биосферой и антропосферой – самостоятельной и равноценной по отношению к другим земной оболочкой.

В заключение хотел бы выразить глубочайшую признательность всем, кто на различных этапах моей работы по теме этой публикации оказывал мне всестороннюю профессиональную и просто дружескую поддержку, способствовал организации экспедиционных работ и проведению научных изысканий, и, прежде всего, Н.Н. Каландадзе, А.А. Калугину, А.Л. Калугину, И.В. Кирилловой, М.Н. Косареву, В.Г. Котову, Ю.С. Ляхницкому, С.Б. Рындину, А.К. Солодейникову, Н.Н. Спасской, Е.Л. Суминой, Д.Л. Сумину, Е.М. Тесаковой, Т.И. Щербаковой, Ф.К. Шидловскому, французским и испанским коллегам Жаку Азема, Альфонсо М. Гонсалесу, Жоэль Дарико, Эммануэлю Демулену, Франсису Жашу, Мишелю Лорбланше, Марии Луисе, Людовико Орно, Жану и Фредерику Пласарам, Паоло Родригесу, Оги Роза, Хосе Марии Себальосу, Шарлю Шово. Отдельно хочу поблагодарить Н.М. Никулину за предоставленную мне возможность представить предварительные результаты моих исследований в рамках спецкурса по истории искусства, читаемого на исторического факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, а также коллектив и руководство Государственного Дарвиновского музея, под эгидой которого удалось осуществить выставочный проект «Человек рисует мамонта», посвященный, в том числе, проблемам биологической интерпретации первобытного искусства.

Место первой публикации: Труды Государственного Дарвиновского музея, М., 2009. С. 157-173.