Чарльз Дарвин о своем отношении к рабству

«19 августа мы окончательно покинули берега Бразилии. Слава богу, мне никогда больше не придется бывать в этой стране рабства. И по сегодняшний день, если я слышу отдаленный вопль, он с мучительной живостью напоминает мне те чувства, какие я испытал,  когда, проходя мимо одного дома в Пернамбуко, слышал жалобные стоны, и мне только и оставалось думать, что там пытают какого-нибудь несчастного раба; но при этом я сознавал, что беспомощен, как дитя, и не в состоя­нии даже протестовать. Я подозревал, что то были стоны истя­зуемого раба, ибо в другом подобном случае я знал, что это было именно так. Под Рио-де-Жанейро я жил напротив одной старой дамы, которая держала у себя в доме тиски, чтобы да­вить ими пальцы своих невольниц. Я останавливался в одном доме, где молодого слугу-мулата ежедневно и ежечасно так ругали, били и мучили, что это привело бы в отчаяние и самое терпеливое животное. Я видел, как маленького мальчика, лет шести или семи, трижды ударили хлыстом (прежде чем я успел вмешаться) по обнаженной голове за то, что он подал мне воду в не совсем чистом стакане; я видел, как отец его весь дрожал от одного только взгляда своего хозяина. Все эти жестокости я наблюдал в испанской колонии, а испанцы, по общему мне­нию, обращаются с рабами лучше, чем португальцы, англичане и другие европейцы. В Рио-де-Жанейро я видел негра, который боялся отвести удар, направленный, как он полагал, ему в лицо. При мне один добросердечный человек собирался разлучить навсегда мужчин, женщин и малых детей многих семейств, про­живших вместе долгие годы. Я не стану даже упоминать о мно­гих удручающих жестокостях, о которых слышал из достовер­ных источников; я не упомянул бы даже приведенных выше возмутительных подробностей, если бы не встречал людей, ко­торые до того ослеплены природной веселостью негров, что го­товы считать рабство злом терпимым. Такие люди посещают по большей части дома высших классов общества, где с рабами, исполняющими обязанности домашней прислуги, обычно обра­щаются хорошо; но они не жили, как жил я, среди низших классов. Подобные расследователи, пожалуй, расспросят самих рабов об их положении; они забывают, что раб должен быть уж вовсе туп, если не учтет возможности того, что ответ его достиг­нет ушей хозяина.

Утверждают, что собственная выгода рабовладельца пред­отвращает чрезмерную жестокость — как будто собственная выгода хозяев защищает наших домашних животных, которые способны возбуждать ярость своих свирепых владельцев в го­раздо меньшей степени, нежели деморализованные рабы. Этот довод и вызвал благородный протест знаменитого Гумбольдта, который привел разительные примеры. Часто пытаются изви­нить рабство, сравнивая положение рабов с положением наших неимущих сограждан; если страдания наших бедняков вызы­ваются не законами природы, а нашими учреждениями, то ве­ликий грех и на нас; но я не вижу, какое это имеет отношение к рабству; на тех же основаниях можно было бы защищать употребление тисков для зажимания пальцев в одной стране, доказывая, что в другой стране люди страдают от какой-то страшной болезни. Те, кто участливо относятся к рабовладельцу и равнодушно — к рабу, никогда не ставят себя, повидимому, в положение последнего; какая унылая перспектива, нет даже надежды на перемену! Представьте себе, что над вами вечно висит опасность того, что жену вашу и ваших маленьких де­тей — существа, которые Природа даже раба побуждает на­звать своей собственностью, — оторвут от вас и продадут, подобно скоту, первому, кто подороже заплатит за них! А ведь такие дела совершают и оправдывают люди, которые испове­дуют «люби ближнего, как самого себя», которые верят в бога и молятся о том, чтобы его воля была исполнена на земле! Кровь закипает в жилах, и сердце сжимается при мысли о том, какая огромная вина за это — и в прошлом и в настоящее вре­мя— лежит на нас, англичанах, и потомках наших, американ­цах, с их хвастливыми криками о свободе; но меня утешает мысль, что мы, в конце концов, принесли большую жертву, чем какая бы то ни была другая нация, чтобы искупить свой грех...»

В путевом дневнике Ч. Дарвин добавляет:

«Положение огромного количества рабов, живущих в Бразилии, должно интересовать всякого приезжего. Проходя по улицам, интересно наблюдать число племен, которые можно распознавать по различным украшениям, вырезанным на их коже, и по разнообразным выражениям. Этой-то многочисленностью племен и определяется безопасность страны. Рабы должны сноситься между собой по-португальски и потому не объединены. Я убежден, что, в конце концов, они захватят власть в свои руки. Я сужу об этом, исходя из их численности, их прекрасных атлетических фигур (особенно если сравнивать их с бразильцами), что свидетельствует о том, что они находятся в родном для них климате, и на основании их высоких умственных способностей, которые чрезмерно недооцениваются; они активные работники во всех необходимых ремеслах. Если число свободных чернокожих будет увеличиваться (что необходимо должно иметь место) и недовольство своим неравноправным положением по сравнению с белыми среди них станет усиливаться, то эпоха всеобщего освобождения не за горами».

Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Москва, ГИГЛ, 1953 г., с. 527-528, 538.