Сопряжённая тема: вымирание австралийской мегафауны

Например, в Кадди Спрингс сосуществование аборигенов с мегафауной прослеживается с 35,5 до 30 тысяч лет назад (Field, 2006), учитывая датировки по другим местонахождениям, сосуществование это длилось более десяти тысяч лет. Впрочем, как часто бывает в австралийской археологии, ненарушенность слоёв Кадди Спрингс была поставлена под серьёзное сомнение; очень может быть, древние слои с останками мегафауны перемешаны с культурными артефактами уже европейского присутствия (Gillespie et Brook, 2006). Аналогичные сомнения высказаны в синхронности мегафауны и аборигенов в Лансфилд Свомп: отпечатки на костях гигантских кенгуру и дипротодонов, считавшиеся следами орудий, оказались погрызами сумчатого хищника Thylacoleo (Horton et Wright, 1981). В Спринг Крик в штате Виктория найден зуб дипротодона с регулярными насечками, вероятно, сделанными человеком; слой датирован 19,8 тыс.л.н. (Vanderwal et Fullagar, 1989). На некоторых наскальных рисунках с Арнемленда видны животные, которые могут быть вымершими сейчас в Австралии проехидной, тасманийским дьяволом, сумчатым волком, гигантским короткомордым кенгуру Sthenurus и даже "сумчатым тапиром" Palorchestes (Murray et Chaloupka, 1984). Это может свидетельствовать либо о плейстоценовом возрасте изображений, либо о голоценовом – указанных зверей; впрочем, интерпретация рисунков, сделанных первобытными охотниками на скале неизвестно когда в крайне схематичной манере, да ещё при ограниченности наших знаний об облике вымерших животных, – дело весьма рискованное (Lewis, 1986; Chaloupka et Murray, 1986). Есть палеонтологические данные, хотя и не всегда очень надёжные, что австралийская мегафауна (или, по меньшей мере, её отдельные представители) дотянула до голоценовых времён – в Лайм Спрингс, вероятно, до 6 тыс.л.н. (Jones, 1968; Flannery, 1990). Таким образом, сосуществование людей и австралийской мегафауны само по себе не гарантирует какой-то особой древности. Можно упомянуть лишь, что люди, по всей видимости, стали основной причиной вымирания всех крупных и многих мелких сумчатых: сочетание аридизации климата, охотничьих талантов аборигенов, выжигания ими лесов и беззащитности непуганых зверей не оставили последним никаких шансов (Flannery, 1990).

Выделенная из костей Манго 3 мтДНК оказалась уникальной, не похожей на таковую других людей, вернее, обособившейся раньше всех прочих известных вариантов; крайне резко выделился среди всего человечества голоценовый Коу Свомп 8 (Adcock et al., 2001). На этом основании был сделан вывод о том, что Австралия была заселена особенной группой мигрантов, покинувших Африку задолго до выхода оттуда предков остальных людей планеты; или же австралийцы могут иметь примесь каких-то неафриканских гоминид. Впрочем, интерпретаций может быть множество, большинство других исследователей восприняли эти результаты весьма критически (Colgan, 2001; Groves, 2001; Trueman, 2001), и даже достоверность полученных данных была поставлена под сомнение (Smith et al., 2003). Кроме того, при обсуждении априори принималась датировка Манго 3 в 62 тысячи лет, хотя более достоверна цифра в 40-43 тысячи (Bowler et al., 2003; O'Connell et Allen, 2004).

Как итог: дата заселения Австралии в 42-45 тысяч лет идеально согласуется с данными о появлении сапиенса в других регионах планеты, а главное – с данными по Индонезии и Меланезии. 

В любом случае, можно удивляться, что древнейшие датировки сапиенсов в Австралии практически синхронны таковым в Африке, на Ближнем Востоке и Европе.

Где бы ни сформировался современный вид человека, распространялся он с огромной скоростью. Особенно показательно, что до сапиенсов в Австралию проникнуть никому не удалось; очевидно, интеллектуальный уровень предков аборигенов был заметно выше уровня предшествовавших им азиатских палеоантропов, раз позволил соорудить какие-то плавательные средства для пересечения морских проливов, что было недоступно до тех пор. Скорость появления сапиенсов в Юго-Восточной Азии и Австралии, вероятно, объясняется тем, что первоначальный путь расселения из Африки лежал по южному побережью Евразии: с Сомалийского полуострова на юг Аравийского, далее – по побережью Индийского океана через Шри-Ланку в Сунду и Сахул. Миграция, таким образом, была фактически одномерной: впереди лежала незаселённая полоса белоснежного пляжа с пальмами, на котором было много всего вкусного и совсем не было конкурентов, а позади – заваленная "благоухающими" раковинными кучами помойка с истощёнными ресурсами и толпами голодных родственников и соседей. Расселение же вглубь континента – на Ближний Восток, в Европу и Центральную Азию – происходило, по всей вероятности, с б?льшими трудностями: надо было менять привычный уклад жизни, да ещё приспосабливаться к более холодному и резкому северному климату. Такие построения в последнее время находят хорошее подтверждение в исследованиях современной мировой изменчивости мт-ДНК и Y-хромосомы (Оппенгеймер, 2004; Metspalu et al., 2006). Некоторые исследователи проверяют их анализами метрических данных ископаемых черепов и считают, что ближневосточные верхнепалеолитические неоантропы обнаруживают ближайшее сходство с синхронными австрало-азиатскими, но резко отличаются от европейских, имеющих более современного предка (Schillaci, 2008). Гипотетический "северный путь" заселения Азии – через Южную Сибирь к северу от Гималаев и Тибета – не находит обоснований ни в археологических, ни в палеоантропологических, ни в молекулярных исследованиях (Metspalu et al., 2006).